Дети Велеса - Андрей Расторгуев

– Те дела все твои были, – заметил Стас.

– Как же, мои. Да они выеденного яйца не стоят. Там доказательств ни на грош. Все из пальца высосаны или за уши притянуты. Ни одно дело до суда не дойдёт. Не хуже меня знаешь.

– Погоди, вот доберёмся до Земли, я устрою тебе сладкую жизнь в казённом доме.

– Блажен, кто верует…

Беззлобная перепалка с Аркашей отвлекла от печальных раздумий. За нею как раз и суп дохлебали.

Помня, что надо сходить к реке, где погибла Милана, Стас вызвался помыть котелок. Подхватив его с земли, отправился к берегу. Здесь они с Башкой любили поваляться иной раз под косыми лучами заходящего солнца. Сейчас оно стояло высоко в небе, даруя летнюю жару.

Поддавшись внутреннему порыву, Стас разделся и вошёл в реку. Тёплая вода неторопливым, размеренным течением приятно ласкала кожу. Он окунулся в чистую, прозрачную как слеза водную гладь. Проплыл в глубине, чётко различая малейшие детали речного дна. Вынырнул на поверхность и, раскинув руки, лёг на спину. Образованные им волны качнули расслабленное тело и утихомирились. Блаженный покой. Наконец-то. Впервые, пожалуй, с тех пор, как покинул гостеприимный дом кузнеца в прошлом году.

Вспомнилась Милана. Красивая и стройная. С большими, как озёра, голубыми глазами, лучившимися безграничной любовью. «Милая Мила» называл её Стас, не придавая этим словам особого значения. А девчонка влюбилась по-настоящему, всей душой. Никто и никогда не любил его так в той, прошлой жизни на Земле. Чистая душа, где обитаешь ты теперь, Милая Мила?

Сердце тоскливо сжалось. Что-то почувствовав, Стас поднял голову. Взглянул на берег. У кромки воды рядом с оставленным на песке котелком возвышалась одинокая девичья фигура. Полупрозрачную одежду теребил слабый ветерок. Девушка спокойно смотрела на купальщика. Ещё отказываясь верить своим глазам, но и страстно желая, чтобы это не оказалось галлюцинацией, землянин торопливо погрёб к берегу.

Да, перед ним стояла Милана. Такая же миловидная, статная, юная дева, пышущая молодой непорочной красотою. Только вот коса расплетена. Распущенные длинные волосы спадают на спину и плечи, а на лице смертельная бледность. Но это не мешает ей радостно улыбаться, пусть даже бескровными губами, глядя на Стаса всё с той же беззаветной девичьей влюбленностью.

– Здравствуй, любимый. Здравствуй, наречённый мой, – проворковала она, с плохо скрываемым жадным любопытством разглядывая мокрое тело Пырёва.

– Мила… Как же так? – только и смог выдохнуть он взволнованно, понимая, что перед ним нежить, фантом человека, которого некогда знал. Что это уже не она, и никогда ею снова не станет.

– От кочевников я убегала. Они меня стрелой ранили, я и упади в полынью. А там Дядька Водяной меня к себе принял, как утопленницу. Помнишь его? Он не забыл, как я свой поясок с оберегами ему в жертву кинула и перед водой в любви к тебе клялась.

– Милочка… – Стас приблизился, порываясь обнять худые девичьи плечи.

Милана отпрянула, предупреждая:

– Если я коснусь тебя, то исчезну и не смогу сразу явиться. Не забывай, что теперь я Русалка, а ты по-прежнему Сын Велеса, перед которым бессильны любые чары. – Она горько вздохнула или только изобразила вздох, ведь мёртвые не дышат. – Как же сильно мне хочется прильнуть к твоей груди, любимый. Целовать тебя в уста, чувствовать на себе твои жаркие руки… Жаль, что мне этого уже никогда не испытать. Но я всё равно буду любить тебя и помогать, где бы ты ни был, если там есть вода. Коли захочешь меня увидеть, только позови, на воду глядючи, я сразу и появлюсь. Позовёшь?

В её голосе и в устремлённых на Стаса глазах было столько смешанной с болью надежды, что у землянина нещадно сдавило грудь, не давая словам вырваться из онемевшего горла. Он всё-таки шагнул к своей Русалке, протягивая к ней руки. На этот раз она не стала избегать объятий. Наоборот, прижалась всем телом…

Не успел он почувствовать упругость девичьей стати, как руки неожиданно сомкнулись. Между ними на песок пролилась вода – всё, что осталось от растаявшей Русалки.

Пребывая в ступоре, Пырёв склонился над мокрым пятном на песке. Провёл по нему подрагивающими пальцами. В душе было так тоскливо, что на глаза навернулись предательские слезы. Не хватало ещё зареветь. Пытаясь справиться с чувствами, несколько раз вдохнул судорожно и выдохнул. Вроде полегчало. Пока одевался, тоска медленно отпустила, высвободив сердце из безжалостных тисков. Осталась тупая ноющая боль, которую хоть как-то можно терпеть. Бездумно, на одних рефлексах он помыл котелок. Выплеснул воду и направился в сторону костра.

Только теперь заметил Башку, сидевшего невдалеке с весьма задумчивым выражением лица. Интересно, сколько времени он тут болтался и как много успел увидеть?

– Чего припёрся? – грубо бросил Стас, поравнявшись с Аркашей.

Тот посмотрел серьёзно, сорвал травинку и, сунув её в рот, отвернулся к реке. Немного погодя, с нескрываемой завистью проговорил:

– Везёт же тебе, Петрович. Такая девка любит, да ещё как! Даже мёртвой не перестаёт любить. Вот это чувство! Это я понимаю.

Пырёв подозрительно покосился на Аркашу. Издевается или говорит всерьёз? Ни в лице, ни в голосе никакой иронии. Зря, наверное, нарычал на него. Он-то тут при чем? Вздохнув, сел рядом. Помолчали вместе, разглядывая блестевшую от солнечного света реку.

– Скажи, Башка, сколько ещё таких добрых, по-настоящему хороших людей должно погибнуть в этом мире, пока мы его не покинем?

– Даже не знаю, что тебе ответить. Мужайся, Петрович. Правильно сказал Юнос, что жизнь идёт своим чередом. Не надо себя винить за всё плохое, что в ней случается. Хорошего тоже немало было. Не станешь ведь приписывать это себе в заслуги. Хотя, если по уму разобраться, много чего без нас не обошлось. – Аркаша пихнул его в плечо, подбадривая: – Ладно, хватит киснуть. Один хрен собираемся отсюда сваливать. Глядишь, скоро всё и закончится. Пошли к нашим. Небось, уже с фотографией нас разыскивают.

…От бывшего подворья дальнейший путь пролегал на северо-запад через совершенно дикую лесистую местность. В тех краях, как говаривал медный дровосек, одна нежить только и водится. Более-менее знавший ближайшие прилегающие леса Митька напросился в проводники. Во многих местах он давно протоптал тропы и хорошо там ориентировался. Юнос только направление показывал, а Митька, получив задачу, вихляющей походкой шагал впереди лошадей, время от времени размахивая мечом, чтобы проложить дорогу через кусты или хитросплетения веток.

Иногда под копытами коней возникала дорога. Похоже, что заброшенный тракт, давным-давно проложенный и не использовавшийся много лет. Кое-где даже плиты видны, поросшие травой и вьюном, уже рассыпавшиеся от времени. Но это на возвышенностях. В низине о старой дороге напоминала только ровная просека между вековыми деревьями.

Здесь не хватало солнечного света. Многометровые наслоения листвы над головой создавали прохладный полумрак. Полное раздолье для нежити, которая то и дело проявляла неуёмное любопытство.