Во имя справедливости - Джон Катценбах

— Я не говорила вам, что им перерезали горло.

— Об этом писали в газетах.

— К кому Салливан обратился бы в первую очередь? Назовите хоть пару имен!

— Вы хотите, чтобы я вам помог?

— Назовите мне имена! К кому бы вы обратились в тюрьме?

— Не знаю, — покачал головой Фергюсон. — Но такие люди там есть. Их сразу узнаешь. Приглядевшись к охранникам, легко понять, кто из них прирожденный убийца. Там почти все убийцы.

— А вы, мистер Фергюсон? Вы тоже убийца?

— Нет, мне с убийцами не по пути.

— А сколько Салливан должен был заплатить?

— Не знаю, — пожал плечами Фергюсон. — Может, очень много, а может, мало. Видите ли, существуют люди, которым совершенно не обязательно платить за то, чтобы они совершили убийство. Они пойдут на это по иным соображениям.

— Что вы имеете в виду?

— Возьмите, к примеру, Салливана. Он легко мог убить вас просто так, без всяких денег. Только ради удовольствия, которое он получил бы при этом. Вы встречали таких людей?.. Впрочем, кого я спрашиваю! Вы производите впечатление новичка… А ведь есть люди, которые так сильно ненавидят вашего брата, что готовы убить полицейского в любой момент и совершенно бесплатно. Вы даже не представляете себе, какое удовольствие они получили бы, медленно убивая полицейского! А если бы к ним в руки попала женщина-полицейский, даже страшно себе вообразить, что бы они с ней сделали и как бы они ее убивали. — Фергюсон издевательски подмигнул собеседнице.

Андреа внутренне содрогнулась, но промолчала.

— Или возьмите, к примеру, мистера Кауэрта. Мне кажется, он пойдет на что угодно ради сенсации. Вы так не считаете?

— А вы, мистер Фергюсон? — разозлилась Шеффер. — За какое вознаграждение убили бы человека вы?

— Я никогда никого не убивал и не собираюсь убивать, — помрачнел Фергюсон.

— Я не об этом, я спрашиваю, сколько бы вы запросили, чтобы совершить убийство?

— В зависимости от обстоятельств, — ледяным тоном заявил тот.

— То есть? — опешила Андреа.

— От того, кого именно меня попросили бы убить. Разве это не очевидно? Есть люди, которых не хочется убивать даже за очень большие деньги, а других готов прикончить совершенно бесплатно.

— Кого бы вы убили бесплатно?

— Не знаю, — вновь заулыбался Фергюсон, — никогда об этом не задумывался.

— Неужели? А вот полицейским в округе Эскамбиа вы признались совсем в другом. Да и суд присяжных пришел к другому выводу.

Лицо Фергюсона исказил гнев.

— Вы прекрасно знаете, что меня силой вынудили подписать это признание. Второй суд счел его недействительным. Я и пальцем не трогал эту девочку, ее убил Салливан.

— За какую цену?

— Ради удовольствия.

— А как насчет матери Салливана и его отчима? Сколько Салливан заплатил бы за их убийство?

— Думаю, старина Салли продал свою бессмертную душу, лишь бы захватить их с собой в преисподнюю… Знаете, что он говорил мне, прежде чем я понял, что именно он убил Джоанну Шрайвер, а я оказался в камере смертников именно из-за него? Он все время рассуждал о раке. Он знал об этой болезни все, как настоящий врач. Он говорил о пораженных клетках, о молекулярных структурах и о разорванных цепочках ДНК. Он рассказывал о том, как это заболевание поражает человеческий организм и разрушает человеческое тело так быстро, что не успеете вы и глазом моргнуть, как у вас начнут гнить легкие, спинной мозг, поджелудочная железа, мозг и все остальное. Потом, закончив лекцию по медицине, он называл себя самого раком. Салливан считал, что он точно так же опасен. Как вам это нравится, детектив? — Фергюсон откинулся на спинку дивана, судорожно сжав кулаки.

Женщине показалось, что пол вот-вот уйдет из-под ног.

— Значит, Салливан рассуждал с вами о смерти? — спросила она.

— В камерах смертников о ней говорят часто.

— И что вы о ней узнали?

— То, что смерть поджидает вас на каждом шагу, на каждом углу. Многие думают, что смерть — это что-то особенное, но это совсем не так.

— Иногда смерть действительно бывает особенной.

— Наверное, вы занимаетесь именно такими случаями.

— Это верно. Вы носите кроссовки? — внезапно спросила она, понимая, что после рассуждений о смерти вопрос об обуви звучит по меньшей мере странно.

— Да, конечно, — слегка удивленно ответил Фергюсон, — практически всегда. Тут все ходят в кроссовках.

— А какой марки на вас кроссовки?

— «Найки».

— Новые?

— Почти.

— А другие кроссовки у вас есть?

— Есть, в шкафу.

Женщина подошла к шкафу, ощущая спиной пристальный взгляд Фергюсона. Там действительно обнаружилась пара кроссовок фирмы «Конверс» — старых и продранных. Андреа осмотрела подошвы. Они были такие изношенные, что стали почти гладкими. Да и остатки рисунка на них все равно сильно отличались от следов кроссовок «Рибок», оставленных убийцей в крови на кухне дома номер тринадцать по Тарпон-драйв. Поставив кроссовки на место, детектив повернулась к Фергюсону.

— Выходит, убийца наследил, — пробормотал тот, — и у вас возник внезапный интерес к моей обуви. А какие у вас еще есть улики? — спросил Фергюсон и сам ответил: — Судя по всему, никаких. Почему же вы явились сюда?

— Я вам уже говорила — из-за Мэтью Кауэрта, Блэра Салливана и, конечно, из-за вас самого.

Фергюсон уже не скрывал раздражения:

— Вот, значит, как получается. Теперь каждый полицейский, расследующий убийство во Флориде, будет пытаться сделать меня козлом отпущения. Еще бы! Ведь я уже сидел. Неужели теперь меня будут подозревать во всех преступлениях на свете?!

— Я не говорила, что в чем-нибудь вас подозреваю.

— Но вы же проверили мои кроссовки!

— Я у всех проверяю кроссовки, даже у Мэтью Кауэрта.

— Вот как?! — фыркнул Фергюсон. — И какие же кроссовки он носит?

— «Рибок», — не моргнув глазом соврала Шеффер.

— Значит, купил себе новые. В последний раз на нем были кроссовки «Конверс», такие же как у меня.

Андреа промолчала.

— Вы проверяете кроссовки у всех, но обвинить в убийстве проще всего меня. Валяйте, детектив, сделайте из меня убийцу еще раз. Тогда про вас наверняка напишут в газетах, а начальство даст вам медаль. И никто даже не спросит, почему вы выбрали именно меня.

— А почему обвинить в убийстве проще всего именно вас?

— Потому что я — молодой чернокожий. Таких, как я, обвиняют во всех смертных грехах.

Шеффер покачала головой, и Фергюсон тут же вскипел: