Гордость Карфагена - Дэвид Энтони Дарем

Гасдрубал, как мог, сопротивлялся крушению отцовской империи, оставленной под его надзор и защиту. В любом случае этот поход стал самым удачным из всех его военных компаний, хотя он не гордился им и не верил, что в данном случае ему помогала Фортуна.

На следующее утро он направился в Новый Карфаген. Через десять дней его армия достигла столицы. После шумного и долго марша, после всех тревог, тоски и раздражения он мечтал о том, что скоро снова увидит любимую жену и почувствует, как ее ноги обвивают его бедра. По прибытии в город Гасдрубал отмахнулся от накопившихся дел и направился в личные покои. Войдя в прихожую, он закричал:

— Жена! Иди ко мне сейчас же! Я хочу тебя!

Он бросил меч на каменный пол, швырнул походный плащ на стул и, не замедляя шага, схватил кувшин вина. Но, вбежав в комнату, Гасдрубал увидел не Баялу, а двух мужчин, сидевших на кушетке. Он смотрел на них с открытым ртом, не веря своим глазам, как будто перед ним возникли призраки. Его рука с кувшином остановилась на полпути ко рту. Вино полилось на пол.

Силен посмотрел на Ганнона и с усмешкой сказал:

— Довольно странное приветствие, не так ли?

* * *

Мысли о муже были слишком тоскливыми и горькими, но Имилце не могла не думать о нем снова и снова. Юный Гамилькар приближался к четвертому дню рождения. Прошло почти три долгих года с тех пор, как отец видел его в последний раз. Она вспоминала, как они прощались друг с другом. Ганнибал стоял, держа сына в мускулистых руках, глядя на него и нашептывая ему слова, которые мог сказать только в уши ребенка. Мальчик подрыгивал пухлыми ножками и тянулся пальцами к его лицу. Он терпеливо слушал — по крайней мере, несколько мгновений. Затем Гамилькар начал извиваться в ладонях отца. Ему хотелось поиграть. Ганнибал взглянул на нее, пожал плечами и с улыбкой сказал ей какие-то слова, которые она уже не помнила, хотя всегда представляла себе супруга с шепчущим ртом и с чувством щекотки у самого виска от его дыхания.

Ей было горько думать, что они могли измениться с тех пор. Ведь столько месяцев и лет пронеслось между этим днем и тем моментом. Она знала, что ее муж получил серьезные ранения, которые оставили на нем следы на всю оставшуюся жизнь. Имилце знала, что он потерял один глаз и пережил невообразимые муки. При следующей их встрече она могла увидеть совсем другого мужчину. Как и Маленький Молот будет почти неузнаваемым для Ганнибала. Мальчик вытянулся, словно виноградная лоза к небу. Он больше не покачивался на слабых ножках, а носился по комнатам, как молодой гепард. Ее сын считал Карфаген родным домом. Сапанибал и Софонисба души в нем не чаяли. Он был объектом их беззаветной дружбы и любви. Они шутили, что должны ценить этот небольшой отрезок времени, потому что мальчик скоро покинет компанию женщин. Даже Дидобал смягчалась в присутствии ребенка.

Имилце годами рассказывала ему об отце и других Баркидах. Ребенок знал, чей он сын и как много надежд возлагается на него. Но она начинала бояться, что ее слова не задерживаются в его памяти. Когда она напоминала ему об отце, Гамилькар рассеянно смотрел куда-то вдаль через ее плечо.

Имилце поняла, что он отстраняется от нее. Мальчик вежливо кивал, когда она предлагала ему что-то. Он отвечал на ее вопросы, улыбался, но материнское сердце чувствовало, что внутри него разрасталась пустота. Ганнибал присутствовал в его жизни только первый год из четырех. Он превратился в уме ребенка в мифическое существо, созданное из слов и фантазий — в персонаж историй и легенд. Он мало чем отличался от богов и, подобно им, всегда оставался невидимым. В его существование следовало верить без всяких доказательств.

Однажды вечером, когда она вновь погрузилась в эти мысли, ее навестила Софонисба. Имилце возлежала на софе в своей комнате и смотрела в сад. Как обычно, она ничем не занималась и не несла никакой ответственности. Гамилькар увлекся делом, которое не требовало ее присмотра. Софонисба вошла следом за служанкой, которая сопровождала молодую девушку. Она не стала ждать, когда та объявит о визите с обычной формальностью домашнего уклада карфагенской знати. Оттолкнув пожилую женщину, она плюхнулась на софу рядом с Имилце. Служанка попыталась начать вступительную речь, но затем замолчала и вышла из комнаты, с лицом, пылавшим от обиды и раздражения. Имилце хотела отчитать за это Софонисбу , однако той не терпелось поделиться новостями.

— Если ты будешь доброй ко мне, — сказала она, — я открою тебе свой секрет. Только обещай, что сохранишь его в тайне. Если ты предашь меня, я никогда не прощу тебе этого. Ты обретешь врага на весь остаток жизни. Ну что, обещаешь?

Имилце посмотрела на нее с испугом, который не хотела показывать. Слова девушки вызвали у нее беспричинный страх. Она знала, что не выживет в этом городе, если Софонисба перестанет ее любить. Секрет предполагал дух дружбы и осознание того, что остальные люди исключены из их круга. Ее сердце забилось быстрее, хотя она понимала, что глу по бояться чудачеств Софонисбы. Лицо молодой девушки оставалось веселым и приветливым, голос не дрожал. Ее угроза была просто шуткой.

— Конечно обещаю, — сказала Имилце. — Рассказывай.

— Я сбежала с Масиниссой в пустыню и провела с ним ночь, — сообщила девушка.

Чтобы усилить драматический эффект, она сложила губы в трубочку и прищурила прекрасные и озорные глаза. Софонисба добавила, что прошлым вечером она вместе с женихом тайно выбралась из города и поскакала на неоседланном скакуне за спиной у царевича. Они проехали через боковые ворота, пересекли район бедняков и помчались вдоль полей и фруктовых садов на холмах. Темно-синий небосвод был чистым от горизонта до горизонта и сиял великим множеством звезд. Казалось, что страна терялась в их мерцании и уходила вдаль к центру континента. Время от времени они проезжали мимо костров полевых работников и видели сигнальные огни солдат. Но в остальном эта тихая ночь принадлежала только им.

Имилце упрекнула ее в неосторожности и намекнула на вред, который девушка могла нанести своей репутации. Недавно молодые люди объявили о своей помолвке, но до брачного пира должно было пройти какое-то время. Софонисба засмеялась в ответ. Что касается неосторожности, сказала она, то они с Масиниссой были «одни» по меркам царей. Их сопровождал отряд охраны из пятидесяти всадников. А если говорить о