Любовники по наследству - Анна Малышева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Откуда вы узнали? – спросил он уралмашевца. Тот пожал плечами.
– Не беспокойтесь, – сказал он. – Узнать не так трудно, если хочешь знать. Это дело не получило огласки, могу вас уверить. Я узнал просто потому, что интересовался этим. Я сам никогда не верил в смерть Никифорова, но не было никого, кто бы прислушался ко мне.
– В чем же дело?
– Дело в том, что у меня в день гибели Никифорова пропало двое людей. Их так и не нашли. Я до сих пор не знаю, что с ними. Но я подозреваю, что они приняли смерть от его рук… – Он помолчал. – Никифоров – хитрая лиса. Я говорил, что он мог подделать собственный труп. Мне никто не верил. Доказательств у меня не было. Только то, что пропали мои люди в самый день его смерти. Один из них был до странного похож на Никифорова комплекцией… Рост, вес, как я думаю, даже овал лица, волосы… Никому не было до этого дела, кроме меня… Но что я мог сделать, если меня никто не слушал? Экспертиза установила, что покойник – Никифоров… Если бы в нем понадобилось признать, моего человека, она бы это признала… Я сам, глядя на то, что мне показали в морге, усомнился, кто это… Но теперь, говорят, ясно, что Никифоров жив?
– Да, – кивнул Михаил. – Но это ненадолго.
– Когда? – быстро сориентировался мужчина. – Когда это произойдет?
– В ближайшее время. Можно сказать, прямо сейчас.
– Я могу как-то поучаствовать? – Мужчина огляделся и увидел серебряный поднос с деньгами. Полез в карман. Задержал руку, осмотрев окружающих. – Никто не возразит, надеюсь?
– Кто может возражать? Никифоров наш общий враг, – сказал Михаил.
Мужчина кивнул и выложил пачку денег на поднос.
– Что ж, тогда я пойду… – сказал он, осторожно осматриваясь по сторонам. Двинулся к выходу.
– Минуточку! – опомнился вдруг Михаил. – Тот человек, что пропал с поддельным Никифоровым… Он тоже не нашелся?
– Нет, – едва обернувшись, сказал уралмашевец. – Его я не нашел нигде. Ни в одном морге. Я бы опознал его. Он, кстати, совсем не был похож на того, кого я опознал. Хотя они были родные братья.
Он вышел. Охрана молча пропустила его.
Михаил вдруг взялся за голову.
– Вы что, не поняли, о ком он говорил? – почти простонал он. – У него же три года назад… В августе… Пропали оба сына!
Вокруг зашумели. Сзади Михаил услышал легкий вздох. Он обернулся. Наташа ловила воздух приоткрытым ртом. Он поддержал ее под локоть, не то она упала бы.
– Успокойся… Сядь… Все уже позади!
Она поймала его руку и крепко ее сжала. Посмотрела на него, и в ее взгляде он прочел все, что хотел прочесть вот уже три года, – горечь, боль, растаявший лед, навсегда умершие иллюзии… «Пусть тебе будет больно, – думал он, поддерживая ее. – Но теперь все пройдет… Теперь-то уж точно пройдет!» Она перебирала его пальцы.
– Ты едешь сегодня? – спросила она.
Он огляделся. Ресторан стремительно опустел. Только два охранника еще стерегли вход. Откуда-то появилась официантка и пересекла лиственные тени, пропав за стойкой бара. Он принялся укладывать деньги в сумку.
– Да… Сегодня я заплачу им… Этим женщинам. Завтра, наверное, удастся что-то сделать… Ну, не завтра, так на днях. Буду звонить тебе. Не переживай!
– А домой? Домой ты даже не заедешь? – спрашивала она.
И он отметил, что в голосе ее звучала тревога за него и неожиданная нежность, прорвавшаяся как солнце сквозь тучи.
– Нет времени… – Он обнял ее. – Поцелуй за меня сына!
Они вышли из зала, спустились по лестнице, сели в машину. Охранник захлопнул за ними дверцы.
– Сначала домой, – велел Михаил шоферу. – Потом в аэропорт.
Тамара отпихнула ногой черную кошку, подошедшую было приласкаться. Кошка с жалобным мяуканьем убежала. На ковер упало немного пепла. Тамара курила, щуря густо подведенные глаза, так что они превращались в две воспаленные припухшие щели. Она уже вторую ночь не спала, мучаясь страшными болями в спине и тревогой за сына.
Делон, дожевывая что-то, вошел в угловую комнату, где она сидела.
– У тебя программа? – спросил он, роясь в куче старых журналов, наваленной на полу. Тамара не ответила. Он покосился на нее и вздохнул: – Ну чего ты?
– А? – откликнулась она. – Ты еще спрашиваешь?
– Да не думай ты об этом… – сказал он, приближаясь к матери. – Брось! Все это пустяки.
– Какой смелый! – злобно сказала Тамара, раздавливая окурок в блюдце. – Натворил дел, думаешь, тебе это с рук сойдет? Ты же в розыске!
– Ну так что?
– Нет, я с ума сойду, – вздохнула она, глядя на виноватое лицо сына. – Неужели не понимаешь, что можешь вляпаться?
– Да не вляпаюсь я, Вадька обещал!
– Обещал, – хмуро сказала она. – Я тоже могу пообещать. Например, что разобью твою глупую рожу, если ты еще будешь гулять по улицам.
– Да ладно, – отмахнулся Делон. – Ничего же не случилось.
– Хотела бы я все-таки знать, какого черта ты выходил, – сощурилась она. – Зачем? А, ты все равно правду не скажешь. А ты подумал хоть, что это опасно?
– Да я никуда и не ходил! – защищался Делон. – Только во двор.
– Что, до ветру? – Тамара усмехнулась. – У нас что, унитаз забило?
– Ну, ма, – капризно, совсем как ребенок, протянул он. – И без того тошно… Ты еще…
– Тошно тебе? – подняла бровь Тамара. – Это тебе-то тошно? Придурок несчастный! Да ты даже не понимаешь, что случилось! И тебе еще тошно! А мне каково!
– Да что ты за меня переживаешь! Я сам за себя могу попереживать!
– Если бы мог – не вляпался бы, – упрямо сказала Тамара. – В том-то и дело, что сам за себя ты постоять не можешь.
– А что ты можешь сделать? – возразил Делон. – Если кто и может, так это Вадька. А он обещал. Не трепли мне нервы. Только капать на мозги умеешь.
– Что?! Ну-ка пойди сюда! – прошипела Тамара.
Делон увернулся, прекрасно понимая, что мать до него не дотянется, а вставать с кресла побоится, чтобы не разболелась спина. Он сделал попытку к примирению:
– Ладно, ма! Я пошутил!
– Шутки твои дурацкие… – Тамара, сознавая свое бессилие, смотрела на него. – Иди смотри «ящик». Хоть бы ты там что-нибудь умное высмотрел… Программа на кухне.
Делон кивнул и вышел из комнаты. Тут же в дверь раздался звонок. Делон просунул голову обратно в комнату, где сидела мать.
– К тебе, что ли? – спросил он, округлив глаза.
– Ко мне?! – Тамара попыталась встать. Со второй попытки ей это удалось. Она стояла теперь, держась одной рукой за спинку кресла, а другой придерживала на груди подбитую соболями кофту. – Ко мне никто не должен прийти.