Грязные улицы Небес - Тэд Уильямс

— Я никогда не видел Всевышнего, — ответил Хабари. — Мне довелось общаться с верховными ангелами, возглавляющими небесную иерархию. И они тоже говорили, что никогда не видели Бога и не получали свидетельств Его управления небесным хозяйством. Мы не сопротивляемся Господу, Эдвард. Мы против небесной инертности.

— А вдруг это одно и то же? Вы не боитесь совершить ошибку?

— Я молюсь об успехе нашего начинания, — сказал преподобный. — Все мы молимся об этом. И вскоре мы получим ответ Господа — во всяком случае, так подсказывает мне логика. Я верю, что Всевышний, Которому каждый из нас служит в своем сердце, уже давно знает о наших намерениях. Пока Он не предпринял никаких мер, чтобы приостановить проект. Разве это не предполагает, что Его не тревожит наша деятельность? Возможно, Он даже одобряет все, что мы делаем.

Какое-то время я задумчиво смотрел на машинописные строки Уолкера. Наверное, мои чувства совпадали с его впечатлениями: несчастная жертва кораблекрушения почти подплыла к берегу и вдруг поняла, что течение уносит ее в море. Неужели его история была реальной? Являлся ли Хабари представителем какой-то диссидентской фракции на Небесах? Или он выполнял приказы Элигора? А вдруг он и был самим Элигором? В любом случае существо, называвшее себя Мозесом Хабари, имело не совсем понятные способности. Преподобный провел живого человека через „молнию“ и показал ему души покойных людей — причем ни обвинитель, ни адвокат не знали о его присутствии. Он делал то, что выходило за пределы правил. Я назвал бы это магией. Верховные ангелы и демоны могли совершать поступки, невозможные для существ низкого ранга, однако, появляясь на земле или в пространствах вне времени, они были ограничены строгими соглашениями. Я не сомневался, что Хабари и его партнеры (если он не относился к породе одиночек) довольно часто нарушали правила, но как им удавалось оставаться безнаказанными? Наша система гарантировала, что верховные ангелы и князья Ада не будут носиться по бренной земле, нарушая договоренности. Я просто не представлял себе, как кто-то мог обходить все законы и вытворять при этом то, что делал Хабари.

Мне не хватало ответов. Я чувствовал себя, как Вудвард и Бернштейн,[36]обсуждавшие в гараже „Глубокую глотку“[37]— как раз перед тем, как их история дошла до Белого дома. Хотя вряд ли эти репортеры полагали, что их расследование вскроет угрозу не только для бессмертных душ, но и для основ вселенной.

Мне вновь захотелось напиться. Переборов себя, я вернулся к чтению неординарного письма, которое прежде хранилось в Библии атеиста.

Но даже когда я подключился к проекту, за дни и недели до ключевого момента, мне было трудно поверить в замысел Хабари и его коллег. Меня одолевали сомнения. Сработает ли их эксперимент? (По словам преподобного, это был бы беспрецедентный случай, поскольку ни одна душа не похищалась еще у Небес и Ада.) Соответственно, первое „извлечение“ (как он называл его) нам следовало провести по регламенту военной операции — с заботой, точностью и идеальным планированием времени. „Волхвы“ не могли ожидать, когда их первый доброволец умрет естественной смертью. Не нужно говорить, что эта новость опечалила меня.

— Вы наш идеальный кандидат, — льстил мне Хабари. — Однако поймите! Ожидая вашу естественную смерть, мы позволим нашим соперникам забрать сотни или тысячи доступных душ.

Естественно, я поинтересовался, не могут ли они найти другого вольнодумца, уже готового к смерти. Он дал мне отрицательный ответ. Вероятно, когда метод будет проверен, объяснил преподобный, они смогут проводить подобные замены. Сейчас же им требовался человек, не только сильный телом и умом, но и полностью осознававший все возможные последствия.

— А как насчет моей жены? Ведь тогда я потеряю шанс на воссоединение с ней!

Уверовав в жизнь после смерти, я мечтал о встрече с Молли. Хабари печально вздохнул.

— Даже если бы вы увидели свою покойную супругу, то не узнали бы ее, — ответил он. — И она не узнала бы вас. Души мертвых не сохраняют воспоминаний о земной жизни. Те, кто повелевает нами от имени Всевышнего, ничего не говорят об этом, но мы знаем, что умершие люди не остаются прежними. По крайней мере, не на Небесах. В Аду — другое дело. Там грешники вечно вспоминают о своих преступлениях. Это еще одна причина для третьего пути. У нас далеко идущие планы, и хотя я не могу рассказывать вам о них, возможно, однажды вы и ваша Молли снова будете вместе — раз и навсегда.

Какое-то время я горевал о жене, но затем, после долгих изысканий по теме человеческих душ (которые еще совсем недавно казались мне нелепой гипотезой), у меня сформировалось окончательное решение. Я согласился стать подопытным кроликом. Мы с Хабари начали планировать мою смерть…»

Я пропустил пару следующих страниц, где Уолкер описывал свою подготовку к уходу из жизни. Он привел в порядок свои дела и позаботился о наследовании имущества. Конечно, он не был первым, кто замышлял самоубийство, но определенно открывал список лиц, собиравшихся облапошить Небеса и Ад. Я восхищался Уолкером. Его поступок требовал мужества — настоящей храбрости. Подобно первым астронавтам, он действовал в одиночку. И он не надеялся на славу в том случае, если ему удастся осуществить задуманное. Эдвард даже в шутку называл себя «после-навтом», заимствовав этот термин у преподобного Хабари.

Уолкер был разочарован, узнав о тривиальном способе самоубийства. Ему предстояло прикрепить шланг к выхлопной трубе его «БМВ» седьмой серии. Другой конец шланга полагалось вывести в салон машины. Все остальное должны были сделать Хабари и его «люди» (на мой взгляд, довольно сомнительный термин для таких существ). Мне не известно, чем закончился их эксперимент. Однако душа Уолкера определенно куда-то делась. Я сам был тому свидетелем.

Он закончил письмо стихами неизвестного мне поэта (позже я узнал, что они принадлежали Р. У. Раймонду):[38]

Жизнь вечна, и любовь бессмертна, а смерть — лишь горизонт вдали.

Но что такое горизонт, как не ограничение нашего зрения.

В конце последней страницы стояла подпись:

Ваш, исполненный надежды,

Эдвард Лайнс Уолкер

Меня переполняли чувства. Закончив чтение удивительного письма, я решил позвонить не Сэму и Монике, и даже не боссам наверху (хотя, конечно, известить их следовало), а моей незабвенной Казимире. После нашего расставания я все время вспоминал о том, чем мы занимались вместе — как мы этим наслаждались. И я все еще не находил для своей любви соответствующего места: ни в сердце, ни в мыслях. Воспоминания о Каз проносились в моей голове, словно солнечные «слепые» дожди, и я не мог сказать, что они делали со мной — охлаждали мой возбужденный ум или предшествовали еще более грозной буре, которая надвигалась на меня. Проклятье! О чем я думал? Что я делал? Как можно было утаить от Небес нечто подобное?