Золотые земли. Совиная башня - Ульяна Черкасова

– Знаешь, значит, – проговорил он с удивлением. – И не бежишь?

– Я очень давно бегу, устала, – призналась Дара. – И пока не знаю, что делать дальше и куда бежать, вот и иду с тобой.

– Честно, – оценил волхв.

Дара ждала, что Дедушка будет уговаривать её смириться с судьбой, но он молчал, а помолчав, принялся собирать вещи.

– Как я и говорил, надо бы нам через лес пройти, но с твоей кровью не получится. Я бы предложил пустить её ещё раз, но боюсь, не выдержишь. Тут иным путём стоит попробовать, ворожбой помочь. Ты же хочешь избавиться от Морановой заразы?

– Да и от заразы лешего было бы неплохо, – усмехнулась Дара невесело.

Дедушка покачал головой, улыбаясь слегка, и продолжил говорить, как будто не услышал ничего.

– Тогда ты полетишь вороном, а я пойду тайными лесными тропами там, где есть леса, побегу медведем там, где простираются поля. И встретимся мы теперь в Лисецке.

Дара поверить не могла своим ушам. Как легко отпускал её волхв, как просто далась свобода. Неужто не было никакого подвоха?

– Почему ты веришь, что я отправлюсь в Лисецк и не сбегу?

Дедушка пожал плечами и улыбнулся плутовато.

– Ты и сегодня могла улететь куда угодно, но этого не сделала. Почему?

– Потому что покуда я Ворон, Морана следует за мной по пятам, и только ты её можешь прогнать.

– Вот и ответ, – волхв накинул капюшон-морду обратно на голову, и улыбка его показалась медвежьим оскалом. – Мы друг другу нужны, значит, ты меня пока не предашь…

Он поднялся легко, словно ловкий юноша, и вылил из котелка остатки похлёбки на снег.

– Хозяин полей, прими наше угощение, – он вздохнул нерадостно, явно не желая приносить дары духам и вынужденный это сделать лишь потому, что стоило двигаться в путь. Дедушка поднял со снега свою суму. – Ты тоже поспеши, – посоветовал он. – Лети, внученька, так, чтобы солнце поутру было слева от тебя, как сейчас, а на закате справа. Лети и не оборачивайся назад.

Леса, укрытые паутиной снега, проносились бесконечно долго под чёрными крыльями. Всё осталось позади: и сгоревший Совин, и одинокие Пяски, и даже старую облезлую шубу, которую пришлось Даре сбросить, когда взлетела она вороном и направилась на юг.

В первые часы Дара оборачивалась к солнцу, и всей душой её тянуло туда, на восток, где стояла родная мельница, где ждал внучку Старый Барсук.

«Я не могу вернуться теперь, Великий лес слишком близко», – уговаривала себя Дара и продолжала путь к Лисецку.

Пока она не освободится от власти Мораны и лешего, ей опасно возвращаться домой.

Студёный ветер дул вслед, и порой деревенели крылья, и дышать становилось тяжело. Временами Дара почти забывала, что существовало что-то кроме неба сверху, земли снизу и её лёгкого оперённого тельца между ними.

Тогда по-настоящему становилась она вороном.

Поначалу другие птицы казались ей странными, чуждыми, но к концу дня ворон почти позабыл, что сам родился не птицей, и порой мелькала у него дикая мысль напасть на синицу или снегиря, отобрать добытое лакомство. Ещё реже, но куда сильнее тянуло вниз, к земле, когда пролетал ворон над опушкой леса. Там, где боролись друг с другом лес и человек, где непроходимая чаща сменялась полями, что спали под снегом, темнели местами червоточины, они гнили, прогрызались в саму мать-землю, разрывали её гнилыми корнями. Из этой темноты ворона звал знакомый голос. Звал то тихо, то громко, то ласково да умоляюще, то грозно и требовательно. Ворона тянуло на зов с немыслимой силой, но нечто иное, могущественное заставляло лететь дальше.

Но чем ниже садилось солнце, тем сильнее становился голос, крепла его власть.

И когда последние лучи скрылись за облаками далеко на западе, у кромки леса, где чернота деревьев сменялась белизной полей, родилась буря.

Ветер помчался от земли к ворону.

– Дара!

Серая пелена, словно огромная вуаль, упала на ворона.

Карканье вырвалось из клюва, крылья запутались в сетях. Ветер мотал птицу из стороны в сторону и против всяких законов природы тащил, тащил вниз к земле.

– Дара! – белая женщина, бледная как смерть, раскинула руки.

Морана звала к себе со старых разрушенных капищ и деревенских кладбищ, отовсюду, где правила смерть.

Её лицо – снежная буря. Её кровь – ледяная вода. Её поцелуй – ночь.

Ворон закричал, пытаясь разорвать вуаль, расправить крылья, победить ветер. Но чернота была сильнее.

И когда ворон уже не мог лететь, крыло растеряло оперение и превратилось в руку.

А с пальцев ведьмы слетело золото и прожгло вуаль ночи.

Смерть закричала, завыла лютым зимним ветром, оглушая всю округу. Она отступила.

Но ворон с человечьей рукой не мог лететь.

«Обращайся, – взмолилась Дара. – Скорее обращайся».

Неслась навстречу земля, кружило вокруг небо. Приближались стремительно покрытые снегом могилы. Дара разобьётся. Она будет лежать мёртвой среди этих холмов.

Но когда она почти упала на землю, рука снова стала крылом, и ворон устремился ввысь. Он полетел прочь от проклятого места. В глазах двоилось чёрно-белой мозаикой.

Вдалеке Дара заметила белую ленту, что разрывала лес надвое, виляла, словно змея.

«Река, – подумала она. – Быть может, река её остановит».

Ведь говорили в сказках, что если перейти реку, то нечистая сила не последует за тобой. И ворон поспешил вперёд. Но река оказалась дорогой, и на краю её стоял большой дом.

Ночь вступила в полноправные свои владения. Богиня-пряха будет становиться с каждым часом только сильнее, нельзя лететь дальше.

Морана по-прежнему звала к себе.

Только когда босые девичьи ноги коснулись колючего снега, далёкий голос разочарованно вздохнул, упустив добычу. Управлять человеком, в чьей крови плескалось золото, ей было куда сложнее, чем Вороном, поклявшимся ей служить.

Дара приземлилась у незнакомого постоялого двора. В конюшнях ворчали негромко лошади, из печной трубы тянулся дымок, и свет, пробивавшийся через ставни, обещал тепло и горячий ужин.

Дара стояла совершенно обнажённой во дворе, только длинные смоляные волосы прикрывали её грудь. Что она сможет предложить в обмен на приют? И кто пустит её, голую и простоволосую, в свой дом?

Но, умирая от холода на улице, некогда было о том думать.

Девушка торопливо пробежала по ступеням незнакомого дома и остановилась у самой двери. Без перьев, что сохраняли тепло, не осталось ни страха, ни стыда, только желание укрыться от мороза.

Дара забила в отчаянии в дверь, и как только та приоткрылась, ввалилась внутрь.