Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак

Белый добился, по крайней мере отчасти: «<…> фрау Моргенштерн, поймав где-то доктора, сказала теплые слова в защиту „меня“» (ВШ. С. 394).

Что же было после? Никаких сведений о том, что переписка продолжилась, нет. В Германии Белый с Бауэром точно не встречался («<…> я его не видел с 16‐го года» (ВШ. С. 383), — утверждал он). Кажется, что Белый и не делал попыток съездить в Брейтбрунн-на-Аммерзее (что, кстати, странно).

Со временем личный кризис Белый преодолел, и любовь к Штейнеру загорелась в его душе с новой силой[912]. В мемуарах он даже повинился за берлинский «бунт», в который так детально посвятил Бауэра: «Каюсь: и у меня были моменты, когда я не понимал доктора; и даже я это выговаривал Бауэру (в письме к нему в 22-ом году[913])» (ВШ. С. 384). Примечательно, что — согласно идущему вслед за этим покаянием признанию — сохранить преданность Штейнеру и антропософии Белому помог именно Бауэр:

И в 22‐м и в 15‐м всею силою правды своей мне гудел Бауэр: «верьте доктору». Под «верой» же он разумел верное знание, опытное знание, или — собственный духовный гнозис <…> (ВШ. С. 384).

То, что Бауэр в 1915‐м мог успокоить Белого и погасить его протест против М. Я. Сиверс, понятно: были прогулки, разговоры, беседы. А вот применительно к 1922‐му это утверждение выглядит загадкой. Каким образом Бауэр мог «гудеть» Белому: «верьте доктору», если они в 1922–1923 годах не встречались и переписку не продолжили? Остается два возможных объяснения, в равной степени маловероятные. Или все же было какое-то еще письмо, о котором Белый почему-то умолчал (хотя первое письмо Бауэра и свой ответ ему он упоминал неоднократно). Или… мистика: «лик Бауэра», который опять, как и в былые времена, «просунулся» в берлинскую жизнь Белого, чтобы ему «издали тайно помогать».

ПРИЛОЖЕНИЕ. АНДРЕЙ БЕЛЫЙ. ПИСЬМО МИХАИЛУ БАУЭРУ (1921)[914]

Берлин, 24–26‐го декабря 1921 г.

Многоуважаемый и дорогой

господин Бауэр,

Я начинаю свое письмо с извинений: бесконечные грамматические и стилистические ошибки погребают возможность выразить себя[915]; так я вынужден начать свое письмо; ни с кем не могу посоветоваться о грамматике. Надеюсь, что Вы не будете расстроены, когда Вы будете теперь читать — те безобразные слова, которыми я хочу выразить Вам свою самую сердечную благодарность, потому что Ваше, такое дружеское письмо[916] доставило мне беспредельную радость: узнать, что Вы с госпожой Моргенштерн[917] до сих пор обо мне не забыли; в течение этих пяти лет в России[918] я о Вас все снова и снова вспоминал; Ваши доклады, слова и наши беседы — мне это было дорого; для меня стало важным и незабываемым все то, — что я получил от моих ощущений и воспоминаний о Вас, что я услышал и чему научился[919]; иногда я думал —

— Мы никогда больше не увидимся — я никогда

больше не увижу: ни Вас, ни Асю (имя моей жены),

ни Доктора, ни Дорнаха[920], ни всего, что там было: —

— все

казалось мне лежащим по ту сторону, —

— таким полным света, таким полным любви! —

— И

Разрыв казался огромным: это была не граница —

это была пропасть; и она была еще шире, чем

время между смертью и новым рождением[921]; —

— и эта граница стала Стражем Порога[922].

Мы переживали тяжелейшие времена, и можно было думать — там стоит смерть, немая и черная.

Несмотря на это, я делал свою работу (как мог): писал, читал доклады и проводил курсы (в Обществе[923] и вне него — больше вне); я был в разных рабочих группах и рабочих студиях; один год я занимался с пролетарскими поэтами и проводил семинары[924]; была еще и другая работа: разрабатывать проекты и планы для разных культурных организаций[925]; мы с некоторыми друзьями по литературе и философии основали «Вольную Философскую Ассоциацию» в Петрограде, отделения которой теперь также основаны в Москве и в Берлине[926]. Я очень тесно связан с этой Ассоциацией, потому что она — то место, где свободно-духовные тенденции непосредственно взаимодействуют с вольной независимостью (антропософия, новая философия, новое религиозное сознание, философия социального вопроса и т. д.).

Вы спрашиваете меня о госпоже Маргарите Волошиной[927]: —

— Когда я уезжал из России, она болела (туберкулез и усталость) и была в санатории около Петрограда[928]; сейчас она в Москве; она занималась с узким кругом людей, которые развили в себе действительный интерес к антропософии и духовной науке; там были интересные и высоко образованные люди[929]; прошлое лето мы провели вместе — я и госпожа Волошина; и очень часто встречались и часто говорили о Вас; вопреки огромному давлению нашей жизни она занималась живописью[930]; а я редко бывал в ее кругах: я был очень занят «Вольной Философской Ассоциацией», деятельность которой стала разнообразной.

Так мы провели за первый год (с ноября 1919 до ноября 1920 года) 50 публичных докладов[931], коллоквиумов, встреч[932] и развили интерес к философии, культуре и духовным вопросам в Петрограде; среди докладов были такие: Иванов-Разумник: «Скиф в Европе»[933], проф. Аскольдов: «О святыне»[934], проф. Лосский: «Бог в системе органического мировоззрения»[935], Мейер: «О христианстве», Штейнберг: «О юдаизме»[936], я: «Ветхий и Новый Завет»[937], проф. Венгеров: «Пушкин как декабрист»[938], Эрберг: «Искусство — бунт»[939], я: «Философия культуры»[940], «Толстой и иога»[941], «Что такое Максимализм»[942], проф. Лавров «Труд в производственном процессе»[943], Пумпянский: «О героической морали», «Об антропософии»[944], Михайлов: «Естественнонаучные сочинения Гете» (оппонент Пумпянский)[945], Чебышев-Дмитриев: «Не герои»[946], проф. Васильев: «О теории Эйнштейна»[947], Боричевский: «Материалистическое воззрение на историю» (оппонент Штейнберг)[948] и т. д. Было еще много докладов. Среди встреч могу назвать: «О пролетарской культуре», «Солнечный град» (к 300-летию первого издания книги Кампанеллы)[949]. Среди публичных коллоквиумов могу назвать: «Что такое Вольная Философская Ассоциация», «Почему нас интересует религиозная проблема», «О Платоне», «О Соловьеве», «О Лаврове», «О Герцене», «О Бакунине», «О Кропоткине», «О Наполеоне», «О Блоке»[950] и т. д.

Также были прочитаны курсы внутри Ассоциации: среди курсов могу назвать: Иванов-Разумник проводил цикл докладов (с семинаром): «Философия культуры», Эрберг проводил «Философия искусства», Мейер: «Философия религии», Петров-Водкин: «Изобразительное искусство», проф.