Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы - Генрих Харрер

Я все медлил с отъездом, желая сначала узнать дальнейшие планы Далай-ламы. Мне очень не хотелось оставлять его одного в это тяжелое время. Но сам Кундун настаивал, чтобы я покинул столицу, и я утешал себя тем, что мы с ним еще встретимся на юге страны. Ведь приготовления к его отъезду уже шли полным ходом, хотя и держались в строжайшей тайне, чтобы не вызывать панику среди населения. Несмотря на то что китайские войска находились еще в нескольких сотнях километров от Лхасы и пока не предпринимали попыток дальнейшего продвижения, стоило опасаться, что отъезд правителя на юг может вызвать неожиданные акции со стороны противника.

Несмотря на все старания держать подготовку побега Далай-ламы в секрете, в городе скоро все же стали поговаривать об этом. Скрыть вывоз из столицы личного имущества Его Святейшества было невозможно. Люди ведь каждый день видели, как караваны тяжело нагруженных мулов в сопровождении солдат личной охраны покидают Лхасу. Аристократы тоже начали в срочном порядке переправлять свои семьи и богатства в безопасные места.

Внешне жизнь в Лхасе текла своим чередом, и только по дефициту вьючных животных можно было заметить, что многие предпочитают приберечь их для собственных нужд. Цены на базаре немного поднялись, а подержанных вещей на прилавках стало больше, чем когда-либо. Из уст в уста переходили рассказы о подвигах отдельных тибетских солдат, но в общем армия была разгромлена. Было ясно, что те несколько частей, которые еще держались, скоро должны будут отступить.

Когда китайцы напали на Лхасу в 1910 году, она сильно пострадала от поджогов и мародерства. Страх повторения тех событий парализовал в те дни Священный город. Впрочем, доходили вести о том, что в этот раз китайские войска ведут себя гораздо терпимее и дисциплинированнее. Некоторые побывавшие в плену тибетские солдаты уже возвращались домой и рассказывали о том, как хорошо с ними обращались.

Я покинул Лхасу в середине ноября 1950 года. Наверное, сомнения еще долго терзали бы меня, если бы представившаяся возможность решить транспортный вопрос не определила за меня дату отъезда. Ауфшнайтер, который изначально собирался ехать со мной, в последний момент передумал и решил задержаться в Лхасе еще на несколько дней. Так что со мной отправился только его багаж.

Мне было очень тяжело покидать дом, в котором я прожил столько времени, любимый сад и слуг, которые прощались со мной со слезами на глазах. Мой пес с печальным видом терся вокруг, как будто зная, что я не смогу взять его с собой. Он бы не перенес индийской жары, а тут я оставлял его, по крайней мере, в надежных руках. С собой я брал только книги и свои коллекции, все остальное раздарил слугам. Ко мне с подарками приходили прощаться друзья, отчего на сердце у меня становилось еще тяжелее. Единственным моим утешением была надежда скоро снова увидеть большинство из них, если они покинут Лхасу в свите Божественного Правителя. Правда, некоторые все еще верили, что китайцы не доберутся до Лхасы и я смогу после отпуска спокойно вернуться в город. К сожалению, я не мог разделить этих утешительных надежд. Я знал, что не увижу Лхасу еще очень долго, и молча прощался со всеми полюбившимися мне местами. Взяв с собой фотокамеру, я еще раз верхом объехал весь город и окрестности, чтобы сделать как можно больше снимков, которые бы напоминали мне о прекрасном времени, проведенном здесь, и, может быть, помогли бы привить любовь к этой чудесной и удивительной стране другим людям.

Серым ноябрьским утром я сел в лодку из ячьей шкуры, собираясь спуститься по Кьичу до ее слияния с основным течением Цанпо. Этот путь по воде занял всего шесть часов, а верхом на него ушло бы два дня. Мой багаж выехал раньше меня вместе с караваном.

С берега мне печально махали друзья и слуги. Я еще успел быстро сделать несколько фотоснимков, прежде чем течение подхватило лодку и машущие фигуры скрылись из виду. На шее у меня висело много белых шарфов – это были прощальные подарки, которые должны были принести удачу в будущем. Я сидел в лодке, не в силах оторвать взгляда от Поталы – она еще долго оставалась доминантой пейзажа, – зная, что сейчас там, на вершине, стоит Далай-лама и наблюдает за мной в подзорную трубу.

В тот же день я догнал свой караван, состоявший из четырнадцати вьючных животных, груженных вещами, и двух лошадей для меня и моего слуги. Преданный Ньима обязательно хотел сопровождать меня в поездке. Снова приходилось преодолевать подъемы и спуски, горы и перевалы, через неделю, двигаясь по большому караванному пути, ведущему в Индию, мы достигли города Гьянце.

Недавно один из моих лучших друзей стал губернатором этого города. Он принял меня с большой радостью. У него я гостил, когда весь Тибет праздновал интронизацию Далай-ламы. Церемонии по этому поводу начались в Лхасе 17 ноября и продолжались, учитывая критическое положение страны, всего три дня. Гонцы разнесли эту весть по всем городам и селам Тибета. На всех крышах были развешены новые молитвенные флаги, народ ненадолго забыл свои тревоги о будущем и с прежней веселостью предался празднику – в песнях, танцах и выпивке недостатка не было. Передача власти Далай-ламе всех очень радовала. Никогда прежде с этим событием не связывалось столько надежд, как теперь. Юный правитель был явно выше всех клик и интриг, он уже не раз доказал, что обладает ясным умом и решительностью. Природное чутье должно было позволить ему правильно выбрать себе советников и ни в коей мере не поддаваться влиянию корыстолюбцев.

Но я-то знал, что уже слишком поздно. Далай-лама обрел власть в такой момент, когда судьба все решила за него. Будь он хоть несколькими годами старше, возможно, под его руководством ситуация приняла бы совсем иной оборот.

В том же месяце из Гьянце я совершил краткую поездку во второй по величине город Тибета, Шигаце, знаменитый расположенным там крупным монастырем Ташилюнпо. В этом городе меня уже с нетерпением поджидали друзья, жаждавшие услышать самые свежие столичные новости. Здесь гораздо меньше людей помышляли о бегстве, потому что городской монастырь был резиденцией Панчен-ламы.

На протяжении поколений китайцы старались представить это высокое перевоплощение неким антиподом Далай-ламы. Нынешний Панчен-лама[89] был еще двумя годами моложе Божественного Правителя страны. Он вырос в Китае, и Пекин объявил его законным главой Тибета. Однако на самом деле Панчен-лама на это не имел никакого права: по закону в его власти находился только сам монастырь и монастырские владения, но не более. Будучи инкарнацией Опаме,[90] Панчен-лама по рангу живых будд считается даже выше Ченрези, но изначально он был лишь наставником Божественного Правителя. Далай-лама V признал эту высокую инкарнацию в своем учителе и пожаловал ему большие привилегии.[91]