В альковах королей - Жюльетта Бенцони

…Наконец господа советники решили, что волосы у василиссы будут черные. Тем более что ее царственный супруг предпочитал черноволосых. Впрочем, твердой уверенности в этом ни у кого не было, ибо юный Константин еще и сам не знал, какие красавицы ему по душе. Он был покорен своей властолюбивой матери, женился только в угоду ей и потому не мог полностью удовлетворить любопытство сановников, которым предстояло вот-вот отправить на поиски императорской невесты верных людей.

Посланцы двора должны были заглянуть во все византийские города и веси и, сверяясь с выданным им описанием девушки, отыскать ту, что могла бы подойти их повелителю. Причем она могла принадлежать к какому угодно сословию – лишь бы соответствовала требованиям и была девственницей. Таким образом любая нищая красавица могла рассчитывать на то, что в один сказочный день она станет женой всемогущего василевса и возложит на себя корону.

Мать Константина, василисса Ирина, овдовела в 780 году и сразу прибрала власть к рукам. Много лет назад ей, тогда безвестной афинянке, улыбнулось счастье, и она вышла замуж за императора Льва Сирийца IV. Ей так понравилось жить в Константинополе и сидеть рядом с царственным супругом на золотом троне, что она твердо решила стать со временем полновластной правительницей Византии.

– Сделай так, чтобы муж мой умер раньше меня и раньше того времени, когда мой сын повзрослеет и сможет взойти на престол! – молилась Ирина какому-то своему – и не очень-то доброму! – богу. И он внял просьбам зеленоглазой красавицы: Лев скончался, и его вдова стала регентшей. Юному Константину VI исполнилось тогда всего десять лет.

Ирина не теряла времени даром. У ее покойного мужа было пятеро братьев, которые, разумеется, тоже хотели участвовать в управлении страной и в воспитании императора. Всех их под самыми разными предлогами сослали в отдаленные провинции, и регентша велела учредить за ними строгий надзор. Ну а те, кто верно служил их отцу Константину V и ее покойному супругу Льву IV, лишились своих высоких государственных постов. Конечно же, некоторые пытались протестовать и даже бунтовать. Таких пришлось убить.

– Государыня, – убеждали Ирину ее советники, – ты излишне жестока. Ты наживешь себе врагов!

– И пусть! – отвечала женщина. – Я не стану искать обходных путей. Если я проявлю снисхождение, меня ждет незавидная судьба.

А оставшись в одиночестве, она часто говаривала:

– Ах, и отчего только я не могу сделаться мужчиной?! Тогда никто, никто не посмел бы отнять у меня трон! А так… Так мне обязательно придется передать власть сыну, этому мальчишке, молокососу, который всегда будет слишком слаб для того, чтобы править великой империей!

Во времена василиссы Ирины Византия процветала. Регентша прекрасно знала свой народ, знала, как он любит пышность и богатство, как относится к искусствам и ремеслам. Она поощряла торговцев, всегда была милостива к поэтам и художникам и очень любила, когда купцы, возившие в чужедальние края свои дивные товары, возвращались на родину с полными кошелями золотых монет и рассказывали о том, что видели за морем. Нет, она, конечно, не допускала их до себя, но советники непременно во всех подробностях излагали императрице новости, услышанные ими от удачливых купцов.

За семь лет своего царствования Ирине удалось справиться даже с иконоборцами – а такое было бы не по плечу и иному мужчине. Еще в 730 году василевс Лев III Сириец (тот самый, что основал Сирийскую династию) запретил почитать иконы. Мало того: велено было срывать их со стен храмов, выносить на площади и прилюдно сжигать. От Византии тогда отвернулась удача, ее теснили неверные, и Лев III решил, что во всем виновато именно иконопочитание.

– Моисей не разрешал поклоняться рукотворным образам! – упрямо твердил император тем немногим, кто осмелился вступиться за священные лики. – Все беды государства от того, что мы забыли об этом запрете!

Римский Папа объявил византийца антихристом и проклял его на спешно созванном соборе.

Эпоха иконоборчества продолжалась довольно долго, и конец ее пришелся на 787 год, когда Византией управляла василисса Ирина. Эта решительная женщина очень любила давние изображения Пантократора, украшавшие нарядные базилики: Христос был таким грозным, таким мрачным и таким величественным, что у Ирины, подолгу смотревшей на золотые мозаики, перехватывало дыхание. И она шептала:

– Нельзя уничтожить такую красоту! Это моя страна, и я не допущу, чтобы стены храмов бесстыдно оголились! Я велю отыскать уцелевших богомазов – и иконы вновь вернутся в церкви.

И так оно и случилось, ибо Ирина не привыкла бросать слов на ветер.

Время шло, и вот уже Константин стал почти взрослым. Мать задумалась над тем, где бы отыскать ему невесту. Ей не слишком-то хотелось полагаться на случай и женить сына на той девице, что привезут в Константинополь посланные знатными придворными верные люди. Ирина была самого простого рода и, возможно, именно поэтому мечтала о невестке королевской крови. От купцов-путешественников она узнала о некоем могущественном правителе Карле, которому подчинялась едва ли не вся Европа. У него была дочь по имени Ротруда. Ее-то и предназначила Ирина в невесты своему сыну.

Да-да, именно предназначила. У василиссы не было никаких сомнений в том, что Карл, прозванный Великим, сочтет для себя за огромную честь породниться с наихристианнейшими правителями Византии.

– Доставьте принцессу сюда, – напутствовала она «ангелов», то есть занимавших высокое положение при дворе евнухов, – и дорогой постарайтесь обучить ее хорошим манерам. Она должна привыкнуть почаще мыться, носить подобающие ее положению платья и есть из собственной тарелки, а не хватать куски мяса с общего блюда, как это делают все варвары.

Преисполненные важности евнухи явились к Карлу и на блестящей латыни объявили ему о желании пресветлой василиссы.

– Просим тебя, государь, – добавил один из посланцев, – побыстрее представить нас твоей благородной дочери, дабы мы могли без промедления приступить к обучению ее нашему придворному этикету.

Карл погладил бороду и ответил, что польщен предложением византийской государыни, но не знает пока, как отнесется ко всему этому Ротруда. Латынью король франков и будущий римский император владел ничуть не хуже безбородых и благоухавших ароматными маслами византийцев, но он намеренно скомкал беседу, прикинувшись, что говорить на чужеземном языке ему трудно.

– Они не пришлись мне по сердцу! – несколько часов спустя заявил Карл своей любимой дочери Ротруде. – Я знаю, отчего у мужчин бывают такие тонкие и писклявые голоса… Нет-нет, тебе это пока знать не пристало, – сказал он, прочитав во взоре девушки вопрос. – Так вот, я не хочу, чтобы ты жила при дворе, где подобные люди в чести. Но я не стану неволить тебя. Я не отсылаю их немедленно назад. Пускай поживут у нас, погостят, присмотрятся к нашим обычаям. А ты, дитя мое, не забывай о развлечениях. Беседуй с византийцами, уделяй им толику своего времени, но не уставай. Ты стала какая-то бледная. Может, гуляешь мало? Подыщу-ка я тебе подходящего спутника из своей свиты – и ездите с ним верхом. Знаю, знаю, что твои дамы этому не обучены, но они будут следовать за вами в повозках, в отдалении.