Каждый второй уик-энд - Эбигейл Джонсон

– Эй! – Я пнул ногой бесформенную тушу моего спящего брата.

– Что! – Джереми перевернулся на бок и сердито посмотрел на меня.

– Мне нужен мой телефон.

Джереми сунул его под подушку и снова лег.

– Ну что ж, удачи тебе.

– Я не шучу. Дай его мне, или я заберу сам.

Открылся один глаз. Потом другой. Джереми сел, вытащил мой телефон и положил его себе на колени.

– Может, до тебя и не доходит, но прошлой ночью ты облажался по полной программе. – Он оттолкнул меня, даже не вставая с дивана. – Ты всегда говоришь о том, что сделал бы Грег, когда нападаешь на меня или отца. Как ты думаешь, что бы он сказал тебе сейчас, а? – Он покачал головой и посмотрел на мой телефон, проводя пальцем по экрану, чтобы разблокировать его. – Забудь. Меня тошнит от того, что ты вечно ведешь себя так, будто проблема в других, только не в тебе. Повзрослей, Адам. И вот еще… – Он пару раз постучал по экрану и швырнул мобильник на кофейный столик. – Вот тебе дурацкое голосовое сообщение от твоей такой же глупой подруж…

– Адам, Адам, Адам, – зазвучал полунасмешливый голос Грега, и мы с Джереми оба оцепенели. – А почему у тебя? И зачем тебе вообще телефон? Ладно, слушай, я приведу домой еще одну собаку, но пока не нашел дом для Балу, так что, разумеется, мама и папа не должны ничего знать.

Джереми поднял на меня изумленный взгляд и открыл рот, как будто собирался задать вопрос, но не рискнул перебивать голос нашего брата.

– Мне нужно, чтобы ты переселил Балу в другую клетку в сарае – ту, где стоит голубая собачья лежанка. Но следи за его лапой, потому что он тебя укусит, если ты потянешь швы. Может, попросишь Джереми помочь…

Лицо Джереми исказилось, когда Грег произнес его имя, и подался вперед, его рука потянулась к телефону, но не коснулась его.

В плену воспоминаний, как обычно навеянных этим сообщением, наблюдая за Джереми, слушающим голос Грега, я не двигался, пока проигрывалась остальная часть записи. Я даже не остановил Джереми, когда он включил повтор.

– Откуда у тебя это? – спросил он, когда запись закончилась во второй раз, но на самом деле имел в виду, «как так получилось, что у тебя есть это, но ты никогда не давал мне послушать?».

Я медленно шагнул к нему, намереваясь схватить телефон и убедиться, что голосовая почта сохранена, но в ту же секунду Джереми поднял глаза. В них стояли слезы, и он выглядел так, будто я сделал ему самый большой подарок в его жизни и тут же пытался отобрать.

Меня скрутило от боли. Я не то чтобы скрывал это от него. Когда Грега не стало и до меня дошло, что это последнее сообщение, полученное от него, я прокручивал его снова и снова, пока это не превратилось в ритуал. Всякий раз, думая о Джереми и о том, что ему тоже хотелось бы это услышать, я говорил себе, что у него наверняка сохранена собственная голосовая почта.

Но, когда Джереми включил запись в третий раз, я тотчас понял, как сильно ошибался.

Я сел рядом с братом, заливающимся слезами, когда он снова услышал нашего брата.

– Джер, прости.

Джереми кивнул, не отрывая взгляда от телефона. Воздух, который я втягивал в легкие, становился все более густым и тяжелым, словно сопротивлялся каждому моему вдоху, не желая больше поддерживать во мне жизнь. И я не знал, как это исправить.

– Мне с самого начала следовало дать тебе послушать.

Он шмыгнул носом, потом потер глаза тыльной стороной руки и снова кивнул. Или, вернее, начал кивать, но этот жест превратился в нечто более двусмысленное.

– Мы, трое, были рядом с ним, понимаешь?

Я сжал губы и кивнул, когда глазам стало больно от подступающих слез, а слова все не шли.

– Он знал, что сказать тебе. – Джереми повернулся и посмотрел на меня влажными глазами. Он хлопнул себя по ладони тыльной стороной другой руки, подчеркивая следующие слова: – Что бы ни было, черт возьми, он всегда знал, что тебе сказать. Но я не такой. Я не знаю, как с тобой разговаривать. Если бы я ушел вместо него… – Он задохнулся от собственных слов и широко распахнул глаза, когда отвел взгляд. – Всего этого не случилось бы. – Он жестом обвел вокруг себя, охватывая не только отцовскую квартиру и раскол в семье, но также нас двоих и наши отношения, испорченные за последние пару лет. – Он никогда бы не позволил этому случиться, и я пытался, но я не он. Я не знаю, как быть им с мамой или папой. Или с тобой. – Он покачал головой. – Ты думаешь, что я этого не понимаю, что ты один такой умный и знаешь, насколько лучше он был во всем, но я тоже не дурак.

Мне хотелось рассмеяться, но это было так неправильно, и звук, что вырвался у меня, получился гораздо более резким, более надломленным, чем смех.

– А ты думаешь, я знаю, что тебе сказать? Любому из вас? – Джереми не единственный, кто недотягивал до планки. И дело не в том, что я считал себя намного умнее его, потому что понимал, насколько мы проигрываем в сравнении с Грегом, а в том, что мне казалось, будто Джереми этого не понимает.

Вот откуда эта тошнотворная пустота внутри. Горе было безмерно, но сознание того, что Грег оставил после себя роль, которую нам с Джереми надлежало взять на себя в отношении друг друга, – а мы никак не могли подхватить эстафету, – в каком-то смысле угнетало еще сильнее.

– Мне никогда не стать таким, как он. Я пыжусь, пыжусь и даже когда приказываю себе остановиться, – я ткнул себя пальцем в грудь, – продолжаю с еще большим упорством. Я довожу тебя до бешенства, потому что больше ничего не умею делать. – Я втянул в себя столько густого воздуха, сколько позволили легкие, чувствуя, как поднимается и болит грудь. Потому что все болело. Всегда. – Как же ему это удавалось, а? – слова прозвучали как шепот, тихий и гортанный. – Скажи мне, потому что я не могу понять этого так же, как и ты.

Я был близок к тому, чтобы потерять последние крохи контроля над собой. Мои глаза наполнились слезами, и я знал, что, как только моргну, они выплеснутся. И дыхание никак не восстанавливалось. Воздух то не поступал, а то врывался в меня слишком быстро, слишком сильно.

– Не только ты, но и я тоже – не он.

Джереми на мгновение задумался, пристально глядя на меня. Казалось, он видел гораздо больше, чем я думал раньше, считая его толстокожим. Потом он фыркнул:

– Я – старший брат, теперь самый старший. Теперь мне держать тебя в узде и прикрывать тебя. И ко мне ты можешь прийти поговорить, когда все идет наперекосяк.

– А я должен уговаривать тебя, прикрывать тебя. И быть тем, с кем ты всегда можешь поговорить.

– Да. – Джереми усмехнулся, и ему гораздо лучше, чем мне, удалось изобразить почти что смех. – За исключением того, что большую часть времени ты – маленький самонадеянный говнюк.

Из меня вырвался звук – скорее удивленный выдох, чем что-либо еще, – а следом другой, отчего дернулся уголок моего рта. Я искоса взглянул на него.