Русский с «Титаника» - Владимир Лещенко

Вот на палубу втащили Регастика, промерзшего до синевы, но живого. А вот самый обычный русский мужик – борода лопатой, босой, в ветхих портах и разорванной исподней рубахе, а на голове войлочная деревенская самодельная шляпа. Стоя на коленях прямо на мокрых досках, он истово молился… До Юрия долетало: «Сусе… Сусе Христе… Сыне Божий, до века буду Тебя поминать во благодарение…»

Вид спасшегося соотечественника отчего-то не умилил Юрия: сколько еще их, русских, финнов, евреев, уже никогда не возблагодарят Небеса? Кто-то, впрочем, тоже молился, но большая часть молчала. Слишком уж чудовищным было случившееся. Лишь только дети всхлипывали. Так прошло несколько часов.

Шлюпки подходили все реже. Ни Жадовского, ни Монпелье, ни его жуткой сообщницы, ни капитана Смита, хоть и в женском платье, не было. И Елены тоже…

К восьми часам прибыли все спасательные шлюпки за исключением одной. Она находилась в нескольких сотнях саженей и была заполнена до отказа. Юрий до боли напрягал зрение, пытаясь разглядеть знакомое лицо. Женщина рядом с ним принялась молиться, с костяным стуком перебирая четки, пока шлюпка, медленно, словно из последних сил приближалась к «Карпатии». А он вдруг, узнав среди других знакомую стройную фигуру, ощутил, как подкосились ноги и закачался мир вокруг…

– Помогите, джентльмену плохо! – услышал он откуда-то издалека сквозь непонятно откуда взявшийся туман.

Это про него, что ли, удивился стряпчий, уже приходя в себя и сидя на холодных мокрых досках палубы. Ишь, джентльмен! Затем его подняли, как мешок, и повели вниз, скорее уж поволокли.

Потом был сон или беспамятство. А когда он вынырнул из него, то увидел рядом со своей койкой Елену. Бледная, но живая и здоровая, она сидела рядом, держа его за руку.

– Ты жив, Юрий, – прошептала она. – Господи, какое счастье…

– Мы живы… – согласился он. – Живы, Аленушка…

– Меня теперь зовут Нора Густафсон, – шепотом сообщила она. – Подобрала билет на шлюпочной палубе зачем-то, думала, может, вернуть потом. А ее не спасли, нет в списке. Я и подумала…

Юрий кивнул. Мелькнуло какое-то странное чувство, что-то вроде удивления от поступка Елены. Но тут головная боль, усилившись, снова напомнила о себе. Он закрыл глаза и натянул плед – его знобило.

– Ваше преподобие, – между тем спросил стюард сидевшего в углу бледного отрешенного человека в пасторском сюртуке. – Сейчас в главном салоне собираются устроить богослужение, чтобы воздать благодарность Господу за свое спасение и почтить память погибших. Капитан Ростон просил всех духовных лиц помочь отслужить молебен…

Вместо ответа пастор залился слезами. Костлявые плечи вздрагивали под тонким добротным сукном сутаны со свежими разводами морской соли.

– Ваше… – всполошился стюард. – Ради Бога, не надо! Хотите, я вам налью виски, от нервов?

– Не надо виски! И Бога нет, он если и был, то утонул на «Титанике»… – ответил священник. – Утонул вместе с моей Лорой…

И добавил:

– Какая сила, мощь, красота… и всего лишь глыба замороженной воды…

* * *

Измученному, измочаленному телу и душе нужен был покой, но сон в ту ночь и не пришел. Он лежал в полузабытьи, в голове был звон и гул, а перед глазами – уходящий в небо покосившейся скалой исполин. Всю ночь, мечась между бредом и сном на узкой койке кубрика «Карпатии», Ростовцев словно воочию видел, как умирают те, кто остался там…

Он видел пьяного вдребезги Бонивура, глупо улыбающегося, глядя на воду, заливающую элегантные ковры и мебель его каюты. Элизабет, мечущуюся внизу, в кренящихся коридорах среди кричащих обезумевших пассажиров третьего класса, которых хотела спасти журналистка. Воющего от бессилия и ужаса Монпелье, с проклятиями ползущего по трапу, а позади неумолимо надвигалась ледяная вода Атлантического океана. Стеллу Марис, с безумной улыбкой сжимавшую проклятое зеркало в судорожной хватке, опускающуюся в черной толще воды среди мертвых уже тел богачей и нищих, господ и матросни. Жадовского, державшегося за стойку леера на накренившейся палубе и рассеяно курившего у борта последнюю папиросу в жизни. Макартура в его безупречной ливрее, по-солдатски дисциплинированно ожидающего очереди на осадку в шлюпку, которой, как он понимает, уже не будет. Матерящегося Вацека: как-так, он не может погибнуть, он же служит великому делу освобождения России?! Саймона О’Коннери, упрямо лезущего наверх в становящемся на дыбы трюме. Барона фон Нольде, лежавшего в своей каюте в ванной с мешками растаявшего льда (право же, что может быть лучшей могилой для моряка, чем такой корабль?!). Все они ушли навсегда…

Утром, когда он, чуть придя в себя, доедал бобовый суп, какой быстро сварили на камбузе для спасенных, в салон вошел Лайтоллер – осунувшийся, но бодрый, в грубых кочегарских брюках и таких же башмаках и растянутом свитере с чужого плеча.

– Вы уцелели, дружище! – воскликнул он, подойдя к Ростовцеву. – Чертовски рад за вас! Хотя выглядите, прямо скажем, скверно.

Присел на краешек койки больного.

– Могло быть хуже! – в тон ему ответил Юрий, пытаясь улыбнуться.

– Я хочу сказать. – Чарльз понизил голос до шепота. – Я перемолвился парой словечек с сэром Брюсом. Он, конечно, плох, но голова у него, скажу я вам, работает. В общем, будем считать, ничего не было. Сами видите что случилось, а если еще и убийство… – Старпом украдкой оглянулся. – Тем более преступники могли и утонуть вместе со всеми.

– Они и утонули… – пробормотал Ростовцев, чувствуя, как вновь закружилась голова.

– Вот видите… – Лайтоллер, казалось, не заинтересовался и не удивился. – Так что скажете, старина?

– Я скажу… – Стряпчий несколько секунд выстраивал фразу – английский словно улетучивался куда-то из гудящей головы. – Скажу, что и не было ничего, да и что, собственно, могло быть? Плавание было бы на редкость спокойным… если бы… не… айсберг.

– Да, если бы не этот проклятый айсберг! – нарочито громко произнес старший офицер вставая с койки.

* * *

А потом было прибытие в Нью-Йорк…

Пароход вошел в гавань ясным, холодноватым утром – лишь легкий ночной туман еще кое-где висел над водой. Мелкие волны, зеленые и прозрачные, тихо плескались о борта «Карпатии». И перед ними развернулся во всей красе величественный город, равного которому по населению не было в целом мире. Казалось, прямо из волн поднимаются ряды высоких домов в семь, а то и десять этажей, над которыми как настоящие исполины возвышались знаменитые американские «скайскрэперы» по тридцать-сорок и даже восемь десятков этажей! Знаменитые на весь мир «Зингер-Билдинг», «Парк-Роу-Билдинг», «Вулворт-Билдинг», «Фуллер-Билдинг». Лайнер шел, и встречные суда – от океанских пароходов до речных катеришек и буксирчиков давали приветственные гудки спасителю людей с «Титаника». А на фоне всего этого великолепия на маленьком острове поднималась высокая женская фигура в мешковатом балахоне и с факелом, высоко поднятым к небу – статуя Свободы.