Dominium Mundi. Властитель мира - Франсуа Баранже

В этом не было ничего аппетитного, потому что жидкость, в которой плавали пучки аксонов, воняла тухлыми яйцами. В узком туннеле, куда мне пришлось залезть, чтобы провести контрольный осмотр, запах стоял просто невыносимый. Если бы мне понадобилось ползти по сточным водам, эффект был бы тот же. Однако же я оказался здесь по собственной инициативе.

Несколько дней назад, когда я проверял список термических данных, как делал уже сотни раз, мое внимание привлекла одна странная группа цифр. Они не соответствовали никакому автоматическому снятию показателей и никакому запросу пультовика. Даже спецификация не напоминала ни одну мне известную. Я обсудил это с Паскалем, который удивился не меньше моего. Как если бы Нод-2 дал команду некоторым нервным окончаниям сделать замеры, хотя никто ему ничего подобного не приказывал. Одного этого хватило бы, чтобы вызвать мое удивление, но самое поразительное ждало впереди: задействованные им окончания вообще не должны были существовать! У них не имелось никакого серийного номера.

Я перебрал все в той или иной степени обоснованные мыслимые гипотезы, которые могли бы объяснить спонтанное зарождение нейронных ответвлений на аксонах «Святого Михаила», но ничего убедительного не нашел. Пока Паскаль не заметил нечто, от меня ускользнувшее. Даты.

Эти непредусмотренные данные появились почти сразу после фазы холодного сна. Чем больше проходило времени, тем больше их обнаруживалось. А вот до выхода из туннеля Рёмера не было ни одного.

Я немедленно доложил Харберту, тот, по своему обыкновению, посмотрел на меня свысока: «Что мелкий компьютерщик вроде вас может понимать в биологии или в прикладной генетике?» Я все же объяснил ему, к каким последствиям могут привести непредвиденные ответвления на аксонах, и он внезапно сменил тон. Я знал, как обращаться с этим болваном. Так что он разрешил мне проверить мою теорию и отпустил на полдня. Это было прекрасно, я сумею одним выстрелом убить двух зайцев. На инспектирование туннеля мне нужен был час или два, а потом я смогу посетить лабораторию сектора L, где контакт Косола, возможно, расскажет мне что-нибудь интересное. Все складывалось совсем неплохо.

Я уже час с четвертью ползал по этому вонючему туннелю и пока не обнаружил и тени незарегистрированного ответвления. Я даже прикинул, что сделаю Харберту бесценный подарок, дав повод не только поиздеваться надо мной, но и, того хуже, наказать. Стараясь не думать об этом, я открыл следующий люк. Восемнадцатый с начала моих поисков. Вонь тухлых яиц ударила мне в нос. Стараясь дышать ртом, я просунул кольцеобразный микроскоп в предусмотренное для этой цели отверстие и подождал, пока на экране возникнет изображение. Буквально через несколько секунд появился аксонный узел, похожий на вялую ветку, от которой отходили десятки светлых волосков. Все вместе напоминало привитую к стеклу актинию. Как я и говорил, не слишком аппетитно.

И тут я это увидел.

На одной из актиний развились волоски нового вида. Тоньше остальных, они пронизывали пустоты в других узлах и разрастались во всех направлениях. С теми примитивными инструментами, которыми я сейчас располагал, невозможно было узнать, куда они идут. Но они были здесь!

– Что же могло породить их? – вслух подумал я.

Едва я сформулировал вопрос, как в голове вспыхнул ответ:

– Переход Рёмера! Мутации во время прохода через туннель!

Если я попал в точку, это было важное открытие. Однако я не имел ни малейшего намерения поделиться им с властями. С какой стати делать такой подарок этой клике сволочей? И потом, однажды оно могло пригодиться Сети.

Какова бы ни была их природа, спонтанные ответвления представляли собой новое поле исследований в биоинформатике. Хотя они составляли неотъемлемую часть Нод-2, контролировать их с пульта было невозможно. В сущности, с информационной точки зрения их вообще не существовало. Однако они были здесь, перед моими глазами, и медленно колыхались в волнах органического супа, в который были погружены.

Я сделал несколько снимков, потом отсоединил микроскоп и закрыл люк. Если я хотел успеть совершить свою тайную вылазку, задерживаться нельзя. В любом случае у меня накопилось достаточно данных для отчета – естественно, без упоминаний о моей теории появления новых ответвлений. Я поспешно вылез из трубы и сверился с мессенджером, чтобы найти самую короткую дорогу в сектор L.

По пути я послал человеку, которого искал, текстовое сообщение, предупредив о своем скором появлении и посоветовав найти предлог, чтобы сделать перерыв на несколько минут и выйти наружу. Я бы не хотел, чтобы нас увидели вместе в его лаборатории. В отличие от Алмаза, там было больше добровольцев, чем бесшипников.

Его звали Филипп Лекюйе. Подойдя к лаборатории, я сразу заметил его. Высокий здоровяк с широкими плечами, квадратной челюстью и длинной светлой шевелюрой стоял, небрежно прислонясь к фасаду и безуспешно пытаясь выглядеть естественно. Он совершенно не соответствовал сложившемуся у меня образу ученого. Честно говоря, я скорее готов был увидеть его среди солдат Танкреда, в боевом экзоскелете. Он тоже, едва увидев меня, догадался, кто я, широко улыбнулся и кивнул.

В общении он оказался естественным и приятным, и его отнюдь не волновало, что он снабжает информацией подпольную сеть на папском военном корабле. Раньше, на гражданке, он работал техническим специалистом в большой биологической лаборатории, имевшей аккредитацию церковных властей. Его специализация была крайне деликатной и потому находилась под бдительным наблюдением Совета по христианской этике: генная инженерия. На борту он всего лишь занимался медицинскими анализами. Кровь и моча солдат для парня, заточенного на секвенирование[71] ДНК… А главное, его это вроде бы особо не беспокоило.

– Знаешь, моча или ДНК, все равно это биохимия!

Он объяснил мне, что на Земле в его обязанности входили главным образом генетические анализы при уголовных расследованиях или же секвенирование бесчисленных военных вирусов, распространившихся после Войны одного часа, лекарства от большинства которых еще предстояло изобрести.

Однако перед самым отбытием в крестовый поход ему случилось поработать над весьма необычным заказом: над созданием ДНК.

– Разве это не запрещено категорически Советом по этике? – удивился я.

– Безусловно. Куда за меньшее можно оказаться в тюрьме. Но на приказе стояла печать штаба НХИ, и он был утвержден нашими вышестоящими, так что никто не полез спорить.

– А что конкретно требовалось?

– Вот тут и начинается самое интересное: следовало создать ДНК на основе человеческой, но совершенно чистую.

Как мне уже любезно поставил на вид Харберт, я не генетик. Но способен распознать чепуху, когда ее слышу.

– Чистая ДНК? Но это же бессмыслица.

– Ты прав. На самом деле меня попросили создать полную человеческую генетическую структуру, лишенную малейшей характерной особенности, такой, например, как цвет глаз или волос, а главное, без тех генетических последовательностей, которые могли бы стать носителями каких-то слабостей или рецессивных болезней.