Моя жизнь. Южный полюс - Руаль Амундсен

То ли остальные хватились шестого участника драки, то ли тоже увидели, какая гроза надвигается – так или иначе, все как одна, словно по сигналу, прекратили бой и пустились следом за Цанко, не обращая внимания на опрокинутые нарты. Бурей пересекли бугор и скатились по откосу мимо флагштока. Хансен тоже не стал мешкать, да что толку! Как он ни бежал, но достиг только флагштока, когда собаки уже примчали опрокинутые сани во Фрамхейм, где их остановили.

Я спокойно отправился в обратный путь, очень довольный этим непредусмотренным приключением. Навстречу мне попался Хансен, который снова катил к складу. Он был заметно раздражен, и кнут его не сулил ничего доброго собачьим спинам. На этот раз и Цанко тоже был в упряжке.

Возвратившись во Фрамхейм, я никого не увидел снаружи. Тогда я тихонько пробрался в тамбур и стал ждать случая проникнуть в кухню. Он не заставил себя долго ждать. Сопя и пыхтя, будто маленький паровоз, появился Линдстрём. Он нес очередную порцию льда в огромной лоханке, держа в зубах электрический фонарь. Чтобы открыть кухонную дверь, ему достаточно было толкнуть ее коленом. И я юркнул внутрь. Дом был пуст.

«Уж теперь-то, – сказал я себе, – я увижу, чем занимается Линдстрём, когда остается наедине». Он поставил лоханку со льдом и наполнил им стоящее на огне ведерко. Посмотрел на часы – четверть двенадцатого, значит, обед поспеет вовремя. Тяжко вздохнул, вошел в комнату, набил трубку и закурил. Потом сел и снял сидевшую на настольных весах куклу. Его лицо сияло.

Видно было, что он предвкушает предстоящую потеху. Завел куклу, поставил ее на стол, отпустил, и она тотчас начала кувыркаться. Кувырок за кувырком, кувырок за кувырком. А Линдстрём хохотал чуть ли не до слез, выкрикивая:

– Молодец, Улава, ну-ка еще разок!

Я присмотрелся к кукле, вызвавшей такое ликование. В самом деле, своеобразное создание. Голова старухи, может быть злой старой девы; льняные волосы, отвисшая нижняя челюсть и томный взгляд. Платье в белый и красный горошек. Кувыркаясь, она, естественно, обнажала кое-какие части тела.

Кукла первоначально явно изображала акробата, это наши полярники преобразили ее в такое чучело… Он завел ее снова, теперь и я оценил шутку и не смог удержаться от хохота. Поразвлекавшись так минут десять, Линдстрём, как и следовало ожидать, потерял интерес к «Улаве» и снова посадил ее на весы. Некоторое время она еще сидела и кивала, пока ее не забыли.

Тем временем Линдстрём подошел к койке и стал рыться в ней. «Так, – сказал я себе. – Решил вздремнуть перед обедом». Ничего подобного, он тут же выпрямился, держа в руке старую, потрепанную колоду карт. Вернулся к столу и сосредоточенно начал раскладывать какой-то пасьянс. Он не занял много времени и был, очевидно, не очень замысловатым, но свое дело сделал. Видно было, как радуется Линдстрём каждый раз, когда карта ложится на место. И вот все карты лежат как надо. Пасьянс вышел. Линдстрём еще посидел, любуясь стройными рядами карт, затем смешал их со вздохом, поднялся и пробормотал:

– Да, до полюса они дойдут, уж это точно, и ей-ей придут первыми.

И он убрал карты на полку под койкой, очень довольный с виду.

Дальше опять началась процедура накрывания на стол, однако куда более тихо, чем утром. Ведь теперь некого дразнить… Без пяти двенадцать раздался звон большого судового колокола, и вскоре начали собираться участники трапезы. Они садились прямо за стол, не тратя много времени на туалет.

Блюд было немного. Густой темный суп из тюленины со всякой всячиной: нарезанное кубиками мясо (отнюдь не маленькими кубиками), картофель, морковь, капуста, репа, горох, сельдерей, чернослив, яблоки. Хотел бы я знать, как наши хозяйки назвали бы это блюдо! На столе стояли два больших кувшина с ледяным фруктовым соком и водой. И снова я удивился. Мне-то казалось, что такой обед будет проходить в полной тишине. Ничего подобного, они все время разговаривали, главным образом о том, что сделано с утра. На десерт был подан компот из слив.

Затем появились трубки и книги. К двум часам ребята зашевелились. Я знал, что сегодня во второй половине дня работы не будет – Иванов день. Но что поделаешь с привычкой. Бьоланд решительно встал и спросил, кто первый.

После долгих переговоров было решено, что первым будет Хассель. Я не смог разобрать, что это значит. Слышал, как они говорят об «одном» или «двух примусах», о том, что больше получаса не выдержишь, и так далее. И ничего не понимал. Ладно, проследим за Хасселем, ведь он «первый». Даже если второго не будет, я узнаю, в чем дело. Снова воцарился мир и покой. Только на кухне можно было обнаружить признаки жизни.

Выходивший на время Бьоланд вернулся в половине третьего и объявил, что «там теперь сплошной пар». Я не сводил глаз с Хасселя. Так и есть, эти слова заставили его оживиться. Он встал из-за стола и принялся раздеваться. «Очень странно, – подумал я. – В чем дело?» Ладно, попытаемся действовать в духе Шерлока Холмса. Итак: сперва Бьоланд выходит. Это факт. Затем он возвращается – это тоже точно установлено. До сих пор метод себя полностью оправдывал. Но вот деталь номер три: «Там сплошной пар». Как это понимать, скажите на милость? Человек выходил если не на барьер, то во всяком случае в его толщу, в толщу фирна. Возвращается и говорит про сплошной пар. Бессмыслица, абсурд.

Мысленно посылаю Шерлока Холмса подальше и с возрастающим волнением наблюдаю за Хасселем. Если он будет раздеваться дальше… я почувствовал, что краснею, и отвернулся, но тут он прекратил раздевание. Потом схватил полотенце и сорвался с места. Через тамбур – я едва поспевал за ним – и дальше через снежный ход в одних… Тут нас и правда встретил пар. И чем дальше в глубь барьера – тем он гуще. В конце концов пара стало столько, что я ничего не видел. Как бы мне сейчас пригодился хвост от анорака Амундсена… Но здесь не за что было ухватиться.

Вдали во мгле я различил свет и начал осторожно пробираться туда. И вот я уже в другом конце хода, а он ведет в большое заиндевевшее помещение. Снег, могучий ледяной купол… Только пар портил картину. Да, но где же Хассель? Я вижу только Бьоланда. И вдруг я сквозь пар увидел в каком-то просвете голую ногу, ныряющую в большой темный ящик. Через секунду над краем того же ящика возникла улыбающаяся физиономия Хасселя. Как будто ему отрубили голову. Но эта улыбка… Значит, голова еще не отделена от туловища. Постепенно пар начал рассеиваться, и я наконец-то смог рассмотреть, что происходит. Я невольно рассмеялся. Теперь все стало понятно. Но Шерлоку Холмсу, честное слово, пришлось бы нелегко, если бы он вроде меня попал с завязанными глазами в толщу антарктического барьера и его попросили разобраться.

Хассель сидел в американской складной паровой бане. Помещение, казавшееся во мгле таким просторным и роскошным, сразу съежилось до размеров маленькой, невзрачной снежной хижины. Пар концентрировался в бане, и по торчавшему из ящика лицу было видно, что в бане становится жарко. Бьоланд накачал до отказа два примуса, установленных под баней, и удалился. Думается мне, актеру было бы очень интересно понаблюдать за лицом человека ящике. Сперва – улыбка, выражение полного блаженства. Но улыбка постепенно исчезла, лицо стало серьезным. Однако и это выражение продержалось недолго. Ноздри затрепетали, и вот уже видно, что баня перестала быть источником удовольствия. Нормальный цвет лица уступил место какому-то жуткому ультрафиолету. Глаза раскрывались все шире. Я ждал. Сейчас произойдет катастрофа…