Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

Все-таки, судя по тому, что поголовье крупного рогатого скота за шесть лет увеличилось вдвое, жалобы эти не лишены лукавства и приносятся по принципу: «а вдруг подействует», а на самом деле буренки и пеструшки все же окупались. Гораздо тяжелее были денежные формы налога – но как же без них? Чтобы осенью внести платежи, крестьянин вынужден был продавать зерно по дешевой осенней цене. Весной же, заработав где-нибудь на стороне, он покупал недостающий хлеб уже по высоким весенним ценам.

Но какой-то подъем все равно наблюдался. В 1922–1923 годах налогов удалось собрать всего на сумму 176,5 млн руб, на следующий год – 231 млн, еще через год – 326,2 млн. Трудно сказать, по каким причинам, но на 1925–1926 годах налог снизили на 27 %, установив задание в 250 млн руб., при этом 5,5 млн дворов от него вовсе освобождались по крайней бедности. Зато поднялись косвенные налоги, компенсировав уменьшение прямых, так что, скорее всего, это была очередная попытка перераспределения тяжести налогообложения с бедняков на зажиточных крестьян, чаще наведывавшихся в лавку. Естественно, середнякам это не понравилось.

В 1926 году система налогообложения снова изменилась, причем радикально! В Москве заметили, что крестьянин получает доход не только с земли, и теперь налог исчислялся исходя из совокупного дохода, который он получал от хозяйства и занятий промыслами, т. е. приблизился к уже знакомому нам подоходному. Сумма его увеличилась до 357,9 млн руб., – не так уж и много, речь шла скорее не об увеличении налогообложения, а о перераспределении платежей. Крестьяне, как и следовало ожидать, продемонстрировали готтентотскую реакцию. Те, которые занимались только сельским хозяйством, посчитали новый налог справедливым: «кто что имеет, за то и платит». Те, кто имел промыслы или работал зимой, были, как нетрудно догадаться, резко против, называя новое обложение «грабиловкой». Но кто по нынешним временам рискнет сказать, что подоходный налог – это несправедливо?

На самом деле это означало смягчение налогового бремени для собственно хлеборобов. Так, во Владимирской губернии в предыдущий год налог в 3,2 млн руб. брали только с земли, а в нынешнем его распределяли так: 1,29 млн с земледельческих заработков и 2 млн – со всех прочих. Кстати, именно новое распределение показывает, насколько несправедливым было прежнее обложение. Климин приводит в пример крестьянина Новикова из Кунгурского округа. В прошлом году ему насчитали 30 руб., в этом – 150, по поводу чего тот был очень возмущен, назвал новый налог «грабиловкой» и был поддержан другими середняками – но не теми, кто, занимаясь одним земледелием, платил за Новикова недостающие 120 рублей. Ну, так и неудивительно – если сегодня будут как положено облагать «серые» зарплаты, выйдет точно такой же эффект. Люди очень не любят отдавать свои деньги…

Из высказываний крестьян.

«При Николае крестьянина били одним концом палки, а теперь Соввласть бьет обоими концами, причем налоги берет такие, что крестьянин скоро подохнет».

«Если налог не уменьшится, то на следующий год посев будет меньше, а также уменьшится скот, потому что налог скот выбивает».

«При новом налоге никто работать на отхожих промыслах не будет».

«Да разве это крестьянская власть – отобрать у мужика все на свете? Вот стойте после этого за власть – обдерет всех».

«В связи с повышением налога придется или убавлять часть скота и посевов, или бросить хозяйство и идти работать на железную дорогу».

Но был ли налог на самом деле так непосилен?

А вот тут нас поджидает неожиданность. В 1924–1925 годах налоговые платежи деревни составили 707 млн руб., а доходы деревенских жителей – 9746 млн, т. е. все налоги, прямые и косвенные, «съели» около 8 % совокупного дохода села. В 1925–1926 годах эти цифры были 871 млн и 12 651 млн (7 %), а в 1926–1927 годах – 1228,1 млн и 12 756 млн, т. е. около 9,5 %, или в среднем по 50 руб. с хозяйства. Ни запретительным, ни даже просто тяжелым такой налог назвать нельзя… в среднем. Но ведь существовали и недоимщики, и хозяйства, освобожденные даже от таких платежей!

Во-первых, принцип разверстки, по которому взимался налог, вел к многочисленным «недолетам» и «перелетам». В одной губернии процент обложения мог спуститься до 5–7 %, а другой – подняться до 30 %. Получив очередной шквал жалоб, обложение поправляли, насколько это было возможно, проводили новую разверстку, пересматривали цифры, по деревням снова шли сборщики, следовал новый шквал протестов, теперь уже против дополнительных сборов… Кто бы подумал, что налогообложение – это такой увлекательный процесс?!

Во-вторых, зависимость дохода от мощности хозяйства была нелинейной. Если бедняк имеет надел в 2 десятины, середняк – в 5, а зажиточный – в 10, значит ли это, что второй богаче первого в 2,5 раза, а третий – в 5 раз? Да ничего подобного! У бедняка урожайность в 30 пудов с десятины, у середняка – 50, а у зажиточного – 70, стало быть, при осенних ценах в 80 коп. за пуд первый со своего надела получит 48 руб., второй – 200 руб., а третий – 560 руб. То же самое и с лошадью – сытая сильная лошадь выработает больше, и с коровой – у богатого она даст больше молока и мяса. Естественно, обложение было прогрессивным, но ясно, что для первого и половинный налог в 25 руб. разорителен (а если у бедняка еще и семья в 5 едоков, то излишков, даже по голодной норме, не остается вообще и налог платить просто не с чего), для второго полный чувствителен, а третий и двойного не заметит – может, для виду постонет, припугнет, что скотину продаст или промысел прикроет. Однако не продаст и не прикроет, поскольку все равно останется при прибыли. Разве что на батраках отыграется, урезав им плату, поскольку «налоги замучили».

Есть еще и третья причина. Климин приводит конкретный пример налогообложения в Полновской волости Демянского уезда Новгородской губернии в январе 1925 года.

Итак, первый зажиточный крестьянин, имея 30 дес. земли, 7 коров, 3 лошади и 5 членов семьи, платит 35 руб. налога. Второй, тоже из категории зажиточных, имеет 4 дес., 2 лошади, 4 коровы и 2 едоков – и платит тоже 35 руб. Третий, середняк, – 4 дес., 3 лошади, 5 коров и 6 человек в семье – все те же 35 руб. И, наконец, четвертый – 0,5 дес., 1 лошадь, 1 корова и 4 человека, платит 4 руб. Что из этого следует?

А первое, что из этого следует – так это то, что уездный финотдел надо разогнать по окрестным буеракам! Поскольку облагать такие разные хозяйства одинаковым налогом – значит либо быть вопиюще некомпетентными, либо, что вернее, получить взятку от первого хозяина и распределить часть его платежей на остальных. А второе следствие – что бедняцкое хозяйство продадут за недоимки, ибо что тут вообще облагать?

Кстати, случай весьма распространенный. В Гражданскую кулаки ухитрялись разверстать продразверстку на все общество, включая самые бедные дворы, – а что, собственно, с тех пор изменилось? Разве что председателя волсовета сменил финансист – так ведь и с финансистом очень даже можно договориться. Вот еще пример сезона 1925–1926 годах Оренбургская губерния, пос. Кардаиловский. Бедняк Турбабин, имевший 2 дес. пашни, одну лошадь и одну корову, должен был платить 12, 62 руб, а кулак Нестеренко, имевший 30 дес., пару быков, 2 лошадей, 5 коров, – 18 руб. Ясно же, как разверстывали.