Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - Елена Прудникова

«Здание школы полно, лица у всех серьезные, видно, этот вопрос крепко интересует собравшихся крестьян! Заслушали спокойно инструкцию Наркомзема, тут же успели ее забыть. И принялись решать вопрос по-своему. Всем, кто живет „на стороне“, земли не давать вовсе, ибо у нас ее мало для живущих в деревне. Все, кто вошел в дом при женитьбе из чужой деревни, – пусть идет пахать землю в свою деревню. А как же жене-то его, раздается голос из угла. Она может пользоваться здесь, – разъясняет председатель.

Дальше начинают перебирать каждое семейство в отдельности, и здесь от только что установленной законности, под давлением крикливых кулачков – делают некоторые отступления. Крестьянину И.Ф. Макарову, который всю жизнь служит и живет со своей семьей в Москве, решили земли дать… Где же законность или хотя бы здравый смысл – понять довольно трудно.

Интересны еще и такие явления… Земля делится по едокам, значит, чем больше едоков, тем больше земли. Несколько оборотистых мужичков год тому назад заявили, что они скоро женят своих сыновей – а потому дайте земли на будущих жен. Мужики все почтенные, почему и не уважить просьбу. Вот до сих пор они владеют лишней землей, а сыновья все еще не женились…»[220]

Кроме прежних община получила и новые, «коммунистические» пороки. В результате Гражданской войны на селе большую роль стал играть коммунистический и советский актив – а что это за персонажи, мы помним по предыдущим главам. Кроме того, отменно мутили воду демобилизованные красноармейцы, усвоившие на фронте революционные идеи, да и молодежь хотела чего-то нового, не очень понимая, чего именно. Если раньше в общине верховодили «справные» хозяева, то теперь зачастую ею управляли коммунисты – хотя и далеко не всегда. А самое интересное начиналось, когда схватывались между собой кулацкая верхушка общины и сельский актив. Нетрудно догадаться, что на пользу земледелию, и без того обремененному множеством проблем, все это не шло.

Споры вокруг вопросов землепользования кипели, дым поднимался – до неба. Эти споры отражены в письмах, которые в великом множестве приходили в органы власти и в газеты. «Крестьянская газета», например, получала до 1000 конвертов в день.

Совершенно потрясающее впечатление производят эти письма, приведенные в сборнике «Крестьянские истории»[221]. Особенно по сравнению с дореволюционным разделом того же сборника – там одни лишь жалобы и просьбы. Жалоб хватает и здесь, но кроме того, полуграмотные и совсем неграмотные крестьяне всерьез обсуждают аграрную политику страны и будущее деревни, и ведь им есть что сказать такое, что не вредно бы почитать и министру. Российский народ не обрел благосостояния, положение его ухудшилось, но он заговорил – а рабочий скот не говорит, разве что ревет или стонет. Пожалуй, именно этот поток малограмотных писем явился одним из самых удивительных свидетельств тех глубочайших общественных преобразований, которые принесла революция.

Итак, что же в них говорится о формах землепользования?

«Наш уезд Бежецкий, все крестьяне только и мечтают как бы эту общену разрушить,

1. общена это крепосное право

2. общена рабыня старинных обы-ях

3. общена рабыня мот-гулянок

4. общена рабыня праздников ихулиганства.

И так далие, общена деревенкой бедноты и хулигансва и еще тысячи неудобств и все наше несчастие только община…

…Воображаю если кто и протчет мое пиьмо то подумает что кулак все признаки что неграмотин.

Но мои мозоли на руках удостоверяют что я крестьянин…

…Барин прости что плохо написано я сознаюс паралич руки от этого писание полуил да и перушко столетн». (Орфография и пунктуация сохранены.)

Не факт, что это письмо писал действительно крестьянин – уж больно в нем нарочитая небрежность орфографии перемежается с правильным написанием трудных слов – но, в любом случае, мнение оно содержит, и весьма распространенное и обоснованное.

А вот что пишет крестьянин откуда-то из-под Царицына, ныне Сталинграда, степняк.

«Сама наша власть знаит и видит что общественная жизнь и артельная не дружеская, а вражеская всегда счет перикоры не урядицы и толька убытки… общиной никогда нипакосишь сена вовремя, не использоваешь клочка земли каторое-бы дало хорошую пользу на пример песчаныя места где-бы можно насадить промежутки кустарником там-бы не подуло ветром в спаханную землю, и задержавалась бы с зимы влага, на суглинистых местах не делается некакого обвалования, где так-же получил бы хорошия интересы только это сделаит отрубник хутарянин как у нас с 1913 г. вышли на отрубное земле-пользование, и начали устраиватся хуторками но постикшие нисчастье германкой вайны трудно было вести хозяйство, но все-таки жена и дети сохранили такавое, да как-же не сохранить когда оно все подруками там пяти летний ребенок и тот помогает, а повозвращению с вайны трудолюбивые крестьяне вплотную взялись за свой атрубок делали обвалование производили посатку дикоративных, и плодовых деревьев каторыя уже закрасовались в нашей безлесной пустыне, теперь пановому землеустройству община постановила передилить все так и сдедало пропали все труды я думаю что трудно было оставлять 6–7 летние сады, или обвалование бедный крестьянин перилажившего своими мазолистыми руками миллион пудов земли, и оставить обществиннику нирадивцу сваи труды, и так ни одна община не когда не может создавать а толька разрушать». (Орфография и пунктуация сохранены.)

Ему вторит крестьянин Павел Семенуковский, из Рязанской губернии, очень убедительно доказывающий, что община не является «экономическим», то есть производящим товарную продукцию, хозяйством.

«Из всех высказанных соображений за общину и против ея вытекает одна истина, что сельское общество, как единица крестьянского землепользования, при настоящем общем культурном уровне землепользователей, – не поднимет экономического крестьянского хозяйства. От частых переделов, плохой обработки и неудобрения, – земля не родит, – крестьяне в большинстве живут впроголодь: мясо, как птица, является роскошью; одежда и обувь рваные; необходимый скот – лошадь, корова, несколько овченок, от недостачи корма, еле проживают зиму».

Заметьте, автор не пользуется очень распространенным аргументом о непосильном налоге. Для него этих платежей как бы и не существует – верный признак, что это крепкий хозяин, крепкие не жаловались на тяготы. Иной раз даже с гордостью писали что-нибудь вроде: «налогу плачу 37 рублей». Он говорит об объективных причинах.

«Общинники, по своей разноклассовости, не могут быть заинтересованы и не интересуются улучшением обработки земли и т. п. Кто добивался на собраниях к переходу на многополье общиной и о других улучшениях, но ничего не вышло и махнул рукой на это дело; кто не понимает целей многополья и других земельных улучшений, а кому и на руку чресполосица.