Подросток - Федор Достоевский

Я, разумеется, побежал к Версилову. Но такое коварство!такое коварство!

Версилов был не один. Объясню заранее: отослав вчера такоеписьмо к Катерине Николаевне и действительно (один только бог знает зачем)послав копию с него барону Бьорингу, он, естественно, сегодня же, в течениедня, должен был ожидать и известных «последствий» своего поступка, а потому ипринял своего рода меры: с утра еще он перевел маму и Лизу (которая, как яузнал потом, воротившись еще утром, расхворалась и лежала в постели) наверх, «вгроб», а комнаты, и особенно наша «гостиная», были усиленно прибраны ивыметены. И действительно, в два часа пополудни пожаловал к нему один барон Р.,полковник, военный, господин лет сорока, немецкого происхождения, высокий,сухой и с виду очень сильный физически человек, тоже рыжеватый, как и Бьоринг,и немного только плешивый. Это был один из тех баронов Р., которых очень многов русской военной службе, все людей с сильнейшим баронским гонором, совершеннобез состояния, живущих одним жалованьем и чрезвычайных служак и фрунтовиков. Яне застал начала их объяснения; оба были очень оживлены, да и как не быть.Версилов сидел на диване перед столом, а барон в креслах сбоку. Версилов былбледен, но говорил сдержанно и цедя слова, барон же возвышал голос и видимонаклонен был к порывистым жестам, сдерживался через силу, но смотрел строго,высокомерно и даже презрительно, хотя и не без некоторого удивления. Завидевменя, он нахмурился, но Версилов почти мне обрадовался:

— Здравствуй, мой милый. Барон, это вот и есть тот самыйочень молодой человек, об котором упомянуто было в записке, и поверьте, он непомешает, а даже может понадобиться. (Барон презрительно оглядел меня.) — Милыймой, — прибавил мне Версилов, — я даже рад, что ты пришел, а потому посиди вуглу, прошу тебя, пока мы кончим с бароном Не беспокойтесь, барон, он толькопосидит в углу.

Мне было все равно, потому что я решился, и, кроме того, всеэто меня поражало; я сел молча в угол, как можно более в угол, и просидел, несмигнув и не пошевельнувшись, до конца объяснения…

— Еще раз вам повторяю, барон, — твердо отчеканивая слова,говорил Версилов, — что Катерину Николаевну Ахмакову, которой я написал этонедостойное и болезненное письмо, я считаю не только наиблагороднейшимсуществом, но и верхом всех совершенств!

— Такое опровержение своих же слов, как я уже вам заметил,похоже на подтверждение их вновь, — промычал барон. — Ваши слова решительнонепочтительны.

— И однако, всего будет вернее, если вы их примете в точномсмысле. Я, видите ли, страдаю припадками и… разными расстройствами, и дажелечусь, а потому и случилось, что в одну из подобных минут…

— Эти объяснения никак не могут входить. Еще и еще разговорю вам, что вы упорно продолжаете ошибаться, может быть, хотите нарочноошибаться. Я уже предупредил вас с самого начала, что весь вопрос относительноэтой дамы, то есть о письме вашем, собственно, к генеральше Ахмаковойдолженствует, при нашем теперешнем объяснении, быть устранен окончательно; выже все возвращаетесь. Барон Бьоринг просил меня и поручил мне особенно привестив ясность, собственно, лишь то, что тут до одного лишь его касается, то естьваше дерзкое сообщение этой «копии», а потом вашу приписку, что «вы готовыотвечать за это чем и как угодно».

— Но, кажется, последнее уже ясно без разъяснений.

— Понимаю, слышал. Вы даже не просите извинения, апродолжаете лишь настаивать, что «готовы отвечать чем и как угодно». Но этослишком будет дешево. А потому я уже теперь нахожу себя вправе, в видахоборота, который вы упорно хотите придать объяснению, высказать вам с своейстороны все уже без стеснения, то есть: я пришел к заключению, что баронуБьорингу ни-ка-ким образом нельзя иметь с вами дела… на равных основаниях.

— Такое решение, конечно, одно из самых выгодных для другавашего, барона Бьоринга, и, признаюсь, вы меня нисколько не удивили: я ожидалтого.

Замечу в скобках: мне слишком было видно с первых слов, спервого взгляда, что Версилов даже ищет взрыва, вызывает и дразнит этогораздражительного барона и слишком, может быть, испытывает его терпение. Баронапокоробило.

— Я слышал, что вы можете быть остроумным, но остроумие ещене ум.

— Чрезвычайно глубокое замечание, полковник.

— Я не спрашивал похвал ваших, — вскрикнул барон, — и непереливать из пустого приехал! Извольте выслушать: барон Бьоринг был в большомсомнении, получив письмо ваше, потому что оно свидетельствовало о сумасшедшемдоме. И, конечно, могли быть тотчас же найдены средства, чтоб вас… успокоить.Но для вас, по некоторым особым соображениям, было сделано снисхождение и обвас были наведены справки: оказалось, что хотя вы и принадлежали к хорошемуобществу и когда-то служили в гвардии, но из общества исключены и репутацияваша более чем сомнительна. Однако, несмотря и на это, я прибыл сюда, чтобудостовериться лично, и вот, сверх всего, вы еще позволяете себе играть словамии сами засвидетельствовали о себе, что подвержены припадкам. Довольно!Положение барона Бьоринга и его репутация не могут снисходить в этом деле…Одним словом, милостивый государь, я уполномочен вам объявить, что если за симпоследует повторение или хоть что-нибудь похожее на прежний поступок, тонайдены будут немедленно средства вас усмирить, весьма скорые и верные, могувас уверить. Мы живем не в лесу, а в благоустроенном государстве!

— Вы так в этом уверены, мой добрый барон Р.?

— Черт возьми, — вдруг встал барон, — вы меня слишкомиспытываете доказать вам сейчас, что я не очень-то «добрый ваш барон Р.».

— Ах, еще раз предупреждаю вас, — поднялся и Версилов, — чтоздесь недалеко моя жена и дочь… а потому я бы вас просил говорить не стольгромко, потому что ваши крики до них долетают.

— Ваша жена… черт… Если я сидел и говорил теперь с вами, тоединственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с прежним гневом и нискольконе понижая голоса продолжал барон. — Довольно! — вскричал он яростно, — вы нетолько исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящийпомешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, иобъявляю вам, что сегодня же насчет вас будут приняты меры и вас позовут в однотакое место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из города!

Он быстрыми и большими шагами вышел из комнаты. Версилов непровожал его. Он стоял, глядел на меня рассеянно и как бы меня не замечая;вдруг он улыбнулся, тряхнул волосами и, взяв шляпу, направился тоже к дверям. Ясхватил его за руку.

— Ах да, и ты тут? Ты… слышал? — остановился он передо мной.

— Как могли вы это сделать? Как могли вы так исказить, такопозорить!.. С таким коварством!

Он смотрел пристально, но улыбка его раздвигалась все болееи более и решительно переходила в смех.