Стильная жизнь - Анна Берсенева

– Простите, это у вас кто изображен на картинах – коты или крысы? – услышала Аля.

Вопрос был обращен к бородатому, длинноволосому художнику, и задала его вышедшая из столовой пожилая дама в панамке – очевидно, писательница. Художник смерил ее презрительным взглядом, картинно тряхнул шевелюрой и процедил сквозь зубы:

– Люди.

– А-а, – понимающе протянула дама.

Але вдруг стало так смешно, что она не смогла сдержаться и расхохоталась в голос. Дама удивленно посмотрела на нее, а художник не удостоил и взглядом.

Но это было Але все равно. Она и сама не понимала, отчего смеется, глядя на растерянного зеленоглазого кота, на даму в панамке, на художника, смешного в своей богемной солидности и шевелюрности…

«Да о чем я думаю весь день? – вдруг, без всякой связи и с картиной этой, и с художником, подумала она. – По душе жить… А может, иногда наоборот надо – душу в руках держать? Вот сейчас – точно, так и надо! Не уеду же, это понятно, – продолжала она думать, уже идя к дому. – Ну и все, и нечего переливать из пустого в порожнее, так и свихнуться недолго».

Это были нерадостные и злые мысли, но, как ни странно, они привели Алю в равновесие. Она почувствовала, что владеет собою и совсем не боится того реального, жестокого мира, который окружал ее и властно протягивал к ней свои щупальца. Она вспомнила Венькины тоскливые глаза вечером их последней встречи и как малодушно уговорила себя, что он ведь ей никто… Она лучше умерла бы, чем повторила что-нибудь подобное.

К собственному удивлению, ей тут же захотелось спать. Хотя вообще-то удивляться не приходилось: она ведь почти не спала этой ночью и весь день слонялась туда-сюда по набережной. И теперь едва шла к дому, уже по дороге чувствуя, как сами собою закрываются глаза.

«Надо иметь мужество, иметь мужество, им…» – еще пульсировало в висках, когда она уже положила голову на подушку, уже сбросила шлепанцы и, не раздеваясь, упала на не застеленную с утра кровать.

Совершенно непонятно, почему самые важные мысли приходят в голову, когда ты занят чем-нибудь совсем пустячным. А скорее всего: просто ты думаешь о своем, а с тобой в это время происходит что-нибудь совсем неважное, и ты потом удивляешься, и ищешь связь между важными мыслями и пустячными событиями…

Но сейчас Аля не искала связи между зеленоглазым котом и своим твердым решением остаться в Коктебеле. Она просто спала, свернувшись калачиком на белой железной кровати.

Проснулась она в темноте – оттого, что кто-то целовал ее руку, свесившуюся с кровати. Аля не могла сообразить, чьи губы касаются ее пальцев, чьи поцелуи скользят по плечу, по щекам, чьи губы горячо прижимаются к ее губам, пытаясь их раздвинуть, нетерпеливо и нежно.

Она вскрикнула и села на кровати.

– Алечка, тихо, тихо, это я, – прошептал этот кто-то, и Аля тут же узнала Максима.

– Макс! – воскликнула она, ничего не понимая и забыв в это мгновение обо всем, что происходило несколько часов назад. – Ты что?.. Ты почему?..

Максим стоял на коленях у ее кровати, и даже в темноте было видно, как лихорадочно блестят его глаза.

– Алечка, – торопливо сказал он, не отпуская ее руки, – я только что зашел, я же…

Он захлебнулся последними словами и, стремительно поднявшись с колен, обнял ее. Аля была так поражена его появлением, что даже не попыталась отстраниться. Она вдруг почувствовала, какие сильные у него руки, как крепко он обнимает ее и прижимает к себе, как дрожит все его тело и прерывается дыхание.

– Кляксич… – едва не плача, проговорила она. – Откуда же ты взялся? А я думала…

Максим на мгновение отстранился от нее, всмотрелся в ее лицо.

– Ты меня так давно Кляксичем не называла, – прошептал он. – Ни разу не назвала…

Он снова обнял ее, и снова она почувствовала, как его губы нетерпеливо ищут ее губ. Но теперь уже сознание вернулось к ней, и, упершись руками в его грудь, Аля спросила:

– Макс, милый, скажи ты мне, что происходит? Это все правда… что Витек говорил?

Кажется, он тоже слегка опомнился, услышав ее слова.

– Алечка, – торопливо проговорил Максим, – надо же поскорее… Я так надеялся, что ты уже уехала! Скорее надо!

– Да как я уехала бы, когда… Макс, объясни сейчас же, в чем дело! – сердито воскликнула она.

Не отвечая, он наклонился, взял сумку, которую она вытащила сегодня утром, поставил на кровать. Потом торопливо подобрал с пола разбросанные вещи, затолкал в сумку. Потом обернулся к Але.

– Да он же тебе сказал – Витек, – словно нехотя, ответил Макс. – Я слышал, как его Серый инструктировал. Очень мне не хотелось с ними ехать, – невесело усмехнулся он, – да они особо не спрашивали. Алька, если бы ты знала! Я всю дорогу, и там потом, в Судаке, только и думал: пусть бы уехала, неужели не догадается уехать!..

– Я не могла, – тихо ответила Аля. – Как я могла, когда ты…

Глаза ее привыкли к темноте, она ясно различала его лицо, искаженное волнением, отчаянием и любовью. Только теперь она заметила, что через всю его щеку тянется длинная и глубокая царапина, а на другой щеке темнеет синяк.

– Да ты что? – сказал Максим. – И что ты думаешь, я бы так и согласился?.. На такой обмен?.. И смотрел бы, как он происходит? – Голос его прервался. – Но ты, Аля… – произнес он, поднимая на нее глаза. – Алечка, значит, ты… А я ведь думал, совсем тебе безразличен!

У нее язык не поворачивался сказать ему сейчас, что все совсем не так, как он думает, что она просто не могла уехать, и не потому, что любит его… Как можно было сейчас ему об этом сказать?

– Поехали скорее, Макс, – сказала она вместо всего этого. – Может, от «Голубого залива» какой-нибудь автобус или от Литфонда… У них же бывают экскурсии. Скорее, прошу тебя!

Трудно было предположить, что в темноте – уже ведь ночь была, наверное? – Литфонд вдруг организует экскурсию. Но сейчас Аля не могла рассуждать здраво. Она понимала только: ей больше не надо оставаться здесь, ожидая неизбежного и зная, что ничего не поделаешь! Она могла уехать, и вся ее решимость была сейчас направлена только на это.

– Мы поедем, сейчас поедем, – торопливо сказал Максим. – Там катер сегодня будет, через час, кажется. В Феодосии какой-то праздник морской, на него везут. Там световой фонтан ведь есть, поэтому в темноте, – зачем-то объяснял он.

– Так что ж мы стоим! – воскликнула Аля.

Вместо ответа он снова обнял ее, и она снова почувствовала, как он дрожит от нетерпения.

– Алечка, не могу я больше, – горячо, задыхаясь, прошептал он. – Ты все время рядом, спишь рядом, смеешься, говоришь – и ничего нельзя… С ума от этого можно сойти! Кем же ты меня считаешь, совсем тряпкой, что ли?!

– Кляксич, миленький, ну побежали скорее, а? – умоляюще попросила Аля. – Ну не люблю я тебя, что мне делать?