Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

– Ну, что стряслось? – раздался голос Джоан.

Шаркая и слегка сутулясь, она пошла за ним в кухню.

– Ты зачем вскочила? Я все принесу, только скажи…

– Хотела показать тебе свой тайник с шоколадным печеньем. Если Тед разнюхает, то слопает все в один присест, хотя доктор ему талдычит про давление. А что там тебе пишут-то? Ой, знаю этот взгляд. Ты злишься.

Страйк до конца не понимал, готова ли обновленная Джоан к честному разговору о его отце, но среди взбунтовавшейся стихии на дом спустилась атмосфера исповедальни. И племянник пересказал ей сообщение.

– Ах вот что, – вздохнула Джоан и указала на пластиковый контейнер, стоявший на верхней полке. – Печенье вот там.

Они вернулись в гостиную, а печенье по настоянию Джоан Страйк переложил в вазочку. Хоть что-то в этом мире остается неизменным.

– Вы с Пруденс никогда не встречались, так ведь? – спросила Джоан, когда племянник помог ей расположиться в кресле.

– Ни с ней, ни со старшей Мейми, ни с младшей Эд, – буркнул Страйк, стараясь не выдать себя голосом.

Не больше минуты Джоан хранила молчание, а затем, набрав своей сухонькой грудью побольше воздуха, сказала:

– Я считаю, ты должен поехать на чествование отца, Корм.

– Что? – возмутился Страйк. Этот односложный ответ звенел у него в ушах праведным подростковым гневом.

Но Джоан, к его удивлению, только улыбнулась.

– Я все понимаю, – продолжала она. – Он поступал по-скотски, причем не раз, но этот человек по-прежнему твой отец.

– Вот ни разу, – отрезал Страйк. – Мой отец – Тед.

Раньше ничего подобного он вслух не произносил. Джоан не смогла сдержать слез.

– Как ему было бы приятно услышать от тебя эти слова, – тихо сказала она. – Смешно вспоминать, но лет так… ой, много-много лет назад, я – совсем девчонка – пошла к самой настоящей цыганке-гадалке. В прежние времена цыгане вставали табором прямо тут, у дороги. Я думала, гадалка наговорит мне всякого хорошего. За этим мы к гадалкам и ходим, верно? Недаром же соглашаемся им ручку позолотить. И знаешь, что она сказала?

Страйк покачал головой.

– «У тебя никогда не будет детей». Вот так запросто. Как обухом по голове.

– Но ведь предсказание не сбылось, правда? – спросил Страйк.

Поблекшие глаза Джоан снова наполнились слезами. Что ж я раньше-то молчал как рыба? – корил себя Страйк. Вот, оказывается, как легко было сделать ей приятное, но вместо этого он вцепился в свое положение между двух огней, злился, что приходится выбирать, навешивать ярлыки и тем самым предавать. Он потянулся к ее руке, и Джоан на удивление крепко сжала его ладонь.

– Надо тебе посетить это мероприятие, Корм. Я считаю, к твоему отцу сходятся многие… многие нити… Мне будет спокойней, – добавила она после короткой паузы, – если найдется человек, который о тебе позаботится.

– Нынче все стало по-другому, Джоан. Мужик должен сам о себе позаботиться… как ни крути, – с улыбкой добавил он.

– Делаешь вид, что ни в чем и ни в ком не нуждаешься… неразумно это, – тихо сказала она. – А что говорит твой гороскоп?

Взяв газету, он прокашлялся.

– «Стрелец: в период ретроградного движения планеты-управителя вы можете обнаружить, что утратили свойственную вам беспечность…»

В три часа пополудни Робин, сидя в своем «лендровере» вблизи неприметного стоук-ньюингтонского дома, за которым Страйк наблюдал перед Рождеством, так и не заметила ничего интересного, хотя проторчала там с девяти утра. На ветровом стекле оседала изморось, и Робин даже пожалела, что не курит, – было бы какое-никакое занятие.

Покопавшись в интернете, она заранее навела справки о светловолосой хозяйке. Имя – Элинор Дин; в разводе; проживает одна. Сейчас женщина определенно находилась дома, поскольку два часа назад Робин видела ее в окне, – скверная погода, очевидно, удерживала хозяйку в четырех стенах. В течение дня в дом никто не заходил, а уж БЖ – тем более. Может, они и вправду не более чем родственники? Тогда своим посещением он лишь поставил галочку в списке предпраздничной рутины: нанести визиты вежливости, вручить подарки, проведать родных и близких. Ну а погладить на прощание по голове – наверное, так у них повелось. Этот жест уж точно не предполагал ничего сексуального, криминального или девиантного, а что еще, по сути, нужно детективам?

У Робин зазвонил мобильный.

– Алло?

– Говорить можешь? – Это был Страйк.

Спускаясь по крутой улочке, где стоял дом Теда и Джоан, он опирался на привезенную с собой складную трость – знал, что дороги сейчас мокрые, а то и скользкие. Они с Тедом – тот оставался дома – только что помогли Джоан подняться наверх, чтобы она могла немного вздремнуть, после чего Страйк с острым желанием покурить, но только не в сарае, вышел под проливной дождь ради короткой прогулки.

– Могу, – ответила Робин. – Как Джоан?

– Без изменений, – сказал Страйк; развивать эту тему он не собирался. – Ты вроде хотела поговорить о Бамборо?

– Да, – подтвердила Робин. – Есть хорошие новости, просто новости и плохие новости.

– Начинай с плохих, – распорядился Страйк.

Море все еще бушевало, подбрасывая брызги высоко над стеной причала. Свернув направо, Страйк взял путь к центру города.

– Минюст не санкционировал твой допрос Крида. Сегодня утром пришел ответ.

– Так-так, – протянул Страйк; дождевые капли пронзали и рассеивали голубоватое облачко выпущенного им сигаретного дыма. – Ну, не сказать чтобы сюрприз. И что там понаписали?

– Письмо я оставила в офисе, – продолжала Робин, – но суть такова: психиатры сходятся во мнении, что на данном этапе он не контактен и перемен ждать не приходится.

– Ладно, – сказал Страйк. – Собственно, запрос мы направляли только для очистки совести.

Но Робин уловила в его голосе нотки разочарования и невольно посочувствовала. Вот уже пять месяцев они возятся с этим делом, но по-настоящему серьезных зацепок как не было, так и нет, а теперь, когда отпала возможность допросить Крида, у Робин возникло такое ощущение, будто они со Страйком бессмысленно копошатся на мелководье, тогда как в нескольких шагах от них большая белая акула, вечно неуязвимая, ускользает в темные глубины.