Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

Робин явственно услышала интонации Мэтью.

– Вот и все, собственно, – закончил Стивен.

– Врезать бы ему по яйцам, – неожиданно вмешалась Дженни. – Скотина самодовольная.

А Линда не отрывала взгляда от телефона Робин.

– С кем ты туда-сюда переписываешься на второй день Рождества? – спросила она.

– Я же тебе только что сказала, – ответила Робин. – С Моррисом. Он работает в агентстве.

Она точно знала, какое впечатление производит на Линду, но у нее была своя гордость. Быть не замужем, может, и не зазорно, однако жалость родных, мысль о Мэтью и Саре, разгуливающих по Мессэму, общие подозрения в их со Страйком адрес, а также невозможность рассказать что бы то ни было про себя и Страйка, за исключением его планов отныне дублировать ее работу, не приносящую результатов, – все это требовало от нее срочно найти какой-нибудь фиговый листок, дабы прикрыть свое померкшее достоинство. А Моррис, при всей своей льстивости и сверхфамильярности, сегодня, вероятно, больше заслуживал сочувствия, чем осуждения, и объявился как раз вовремя, чтобы Робин могла сохранить лицо.

Мать с братом переглянулись, и Робин получила безрадостное удовлетворение, направив их по ложному следу. С горя она полезла в холодильник и достала початую, но затем аккуратно заткнутую пробкой бутылку шампанского, оставшуюся от праздничного стола.

– Что это ты делаешь? – забеспокоилась Линда.

– Смешиваю себе «мимозу», – ответила Робин. – Рождество, надеюсь, продолжается?

Перетерпеть еще одну ночь – и поезд умчит ее обратно в Лондон. Эта антиобщественная мысль словно обрела материальность: из видеоняни за спиной у Робин вырвался надрывный вопль, и действо, именуемое ею детским цирком, переместилось из кухни в гостиную: Линда принесла стакан воды, чтобы в организм Дженни при кормлении грудью поступала жидкость, и включила для невестки телевизор, а Стивен стремглав бросился наверх за Аннабель.

Самое время выпить, решила Робин. Если плеснуть в стакан достаточно апельсинового сока, никто и не заметит, как ты в одиночку приканчиваешь бутылку шампанского, чтобы поскорее развеять неприкаянность, злость и тоску, которые извивались сейчас в самом низу ее живота. На «мимозе» она продержалась до обеда, за которым все выпили по бокалу красного вина, хотя Дженни «только пригубила» из-за кормления Аннабель и пропустила мимо ушей предположение Робин, что от грудного молока с алкоголем малышка, возможно, будет крепче спать. Моррис безостановочно присылал эсэмэски – в основном дурацкие рождественские шутки-каламбуры и новости своего дня, а Робин отвечала так же бездумно, как иногда хрустела картофельными чипсами: с некоторой долей отвращения к себе самой.

Как зовут твою маму? – послала обратную эсэмэску слегка захмелевшая Робин.

Пиппа, ответил Моррис.

Робин была не уверена, что уже можно смеяться и что в этом есть юмор.

– Робс, хочешь, поиграем в «Нарисуйку», поотгадываем слова по картинкам? – спросил Джонатан.

– Что? – не поняла Робин.

Она сидела на неудобном стуле с жесткой спинкой в углу гостиной. Детский цирк занимал как минимум половину комнаты. По телевизору показывали «Волшебника страны Оз», но никто его не смотрел.

– «Нарисуйка», слова угадывать, – повторил Джонатан. – Кстати, Робс, можно у тебя зависнуть на выходные в феврале?

Шутка, написал Моррис. Филиппа.

– Что? – повторила Робин; кажется, кто-то у нее что-то спросил.

– Моррис, очевидно, очень интересный мужчина, – с насмешкой сказала Линда, и все оглянулись на Робин, которая просто сказала:

– Угадывать слова по картинкам, да, отлично.

Надо играть в Нарисуйку, написала она Моррису.

Нарисуй хер, пришел мгновенный ответ.

Робин опять отложила телефон. Эффект выпивки ослабевал, в правом виске пульсировала головная боль. К счастью, вскоре пришел Мартин с подносом, уставленным чашками кофе, к которым он добавил бутылку ликера «Бейлис».

В разгадывании ребусов победил Джонатан. Малютка Аннабель еще немного поорала. На кухонном столе был накрыт холодный ужин, к которому пригласили соседей, чтобы те полюбовались на Аннабель. В восемь вечера Робин приняла парацетамол и стала пить черный кофе, чтобы прояснить голову. Надо было собрать вещи. Еще надо было как-то закончить растянувшуюся на целый день беседу с Моррисом, который явно успел надраться вусмерть.

Она проигнорировала эту эсэмэску. Наверху у себя в комнате она собрала чемодан, потому что уезжала ранним поездом. «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы в вагоне не было Мэтью и Сары». Робин опять побрызгала на себя рождественским подарком матери. Принюхавшись, она решила, что из этого запаха окружающие сделают единственный вывод: она помылась. Может, мама купила этот скучный цветочный антисептик из подсознательного желания начисто отмыть свою дочь от подозрений в распутстве. Ничто в нем не напоминало о соблазнительнице; он годился лишь на то, чтобы служить вечным напоминанием об этом паршивом Рождестве. Тем не менее Робин не оставила флакон на полке, а бережно уложила в дорожную сумку среди носков, чтобы не обижать маму.

К тому времени, когда она вновь спустилась на первый этаж, Моррис написал ей еще пять раз.

Слегка раздосадованная и смущенная тем, что так глупо и по-детски притворялась перед родными, будто по примеру Мэтью нашла себе новую любовь, она помедлила в коридоре, чтобы ответить:

Робин вошла в гостиную, где сидели ее близкие и осоловело смотрели новости. Она сдвинула в сторону пеленку, половину упаковки подгузников и одну из карточек для игры в ребусы, чтобы сесть на диван.

– Прости, Робин, – зевая, сказала Дженни, протянула руку за детскими вещами и придвинула их к себе.

Телефон Робин запищал в очередной раз. Линда смерила ее взглядом. Робин не обратила внимания ни на мать, ни на телефон, потому что разглядывала игровую карточку, на которой Мартин попытался изобразить имя «Икар». Никто не отгадал. Всем виделись только уползающие прочь от солнца раки, однако никто не догадался произнести «раки» задом наперед.

Но что-то в этом рисунке ее зацепило. И опять пискнул ее телефон. Она посмотрела на экран.

Чего и тебе желаю, ответила она, но мысли ее все еще были обращены к карточке с ребусом. Солнце, похожее на цветок. Цветок, похожий на солнце.