Тамплиеры. Рождение и гибель великого ордена - Дэн Джонс

Работа инквизиторов заключалась в том, чтобы добыть признания, которые будут соответствовать обвинениям, выдвинутым в письме Филиппа IV. Задача провести непредвзятое расследование перед ними не стояла; необходимо было предоставить доказательства того, что орден поразило безбожие. Главным обвинением должно было стать впадение в ересь, так как именно это преступление искоренялось Церковью, но наказывалось светскими властями. Стоило доказать его, и король мог отодвинуть от дела папу и взять на себя задачу ликвидации ордена и распоряжение его ресурсами.

В ночь арестов, после похорон императрицы, Жак де Моле находился в Париже. И он все еще оставался там одиннадцать дней спустя, 24 октября 1307 года, когда сделал признание перед инквизиторами в парижском Тампле – один из ста тридцати восьми братьев, допрошенных там в течение двух недель. Представ перед Гийомом Парижским и собранием нотариусов и свидетелей, великий магистр тамплиеров положил руку на Евангелие и поклялся говорить «полную правду о себе и других в деле, касающемся веры»[647].

Далее Жак сообщил, что состоит в ордене сорок два года и был посвящен в рыцари Храма в доме тамплиеров в Боне (между Дижоном и Лионом) братом Умбером де Пейро и нескольким другими братьями, имен которых он не мог вспомнить. Согласно отчету инквизиторов, со слов магистра при его вступлении в орден происходило следующее:

Магистр отрицал, что когда-либо имел плотские сношения с другими братьями, но сказал, что другие приоры делали это и он как магистр приказывал это делать.

Другие высокопоставленные тамплиеры, допрошенные примерно в то же время, дали почти те же ответы, настолько похожие, что остается предположить: им просто называли преступные деяния по списку, чтобы они признавались в них с некоторыми оговорками, позволяющими хоть немного сохранить лицо. Жоффруа де Шарни, командор Нормандии, сказал, что он отрекся от Иисуса, но не может вспомнить, плевал ли он на его образ, потому что это было «тридцать семь или тридцать восемь лет назад», и они торопились. Еще он признался, что «поцеловал брата, принимавшего его, в пупок», и однажды услышал, как на капитуле было сказано, что братьям лучше совокупляться друг с другом, чем «утолять свою похоть с женщинами». Он также признался, что принял в орден одного брата точно так же, но после понял, что его самого приняли «постыдным, святотатственным и противным католической вере образом»[648].

Когда 9 ноября на допрос привели Гуго де Пейро, магистра ордена во Франции, инквизиторы уделили ему особое внимание – куда большее, чем Жаку де Моле. В то время как великий магистр служил по большей части на Востоке, Гуго, состоявший в ордене сорок четыре года, почти все время находился на Западе. Он занимал самое высокое положение в Англии, Франции и Провансе и был видной фигурой во французской политике, достаточно близкой к королю, чтобы поддержать его в конфликте с папой Бонифацием. Его признание имело особую ценность, так как могло бы охарактеризовать деятельность тамплиеров по всей Франции. В показаниях Гуго инквизиторы короля были заинтересованы больше, чем в показаниях любого другого тамплиера.

Гуго начал с описания своего вступления в орден в 1263 году. Он сообщил дознавателям, что единожды отрекся от Христа, но ослушался приказа плюнуть на крест и только поцеловал приора в уста обычным поцелуем мира. Затем он сказал, что при проведении церемонии приема других он уводил рекрутов в какое-нибудь «потайное место» и заставлял их совершать все эти грязные деяния: целовать его в копчик и пупок, трижды отрекаться от Христа и плевать на крест. По-видимому, это признание было вырвано из Гуго обещанием, что он может быть прощен, если раскается. Сделав признание, он добавил: «Хотя это то, что я приказывал им делать, я не делал этого сердцем». Аналогичная оговорка сопровождала его признание, будто он позволял некоторым братьям унять «телесный пыл» с другими братьями. Он утверждал, что шел на это только «потому, что таков был обычай согласно уставу ордена»[649].

До этого момента Гуго давал образцовые ответы, рисуя картину содомии и богохульства, поразивших орден во Франции, точно так, как было описано в послании короля. Однако на середине допроса он, похоже, сбился. На вопрос, проводили ли другие старшие офицеры ордена такую же процедуру приема, как и он, Гуго ответил, что не знает, поскольку то, что происходило на капитулах, никоим образом не может быть открыто людям, там не присутствовавшим. А затем, когда его «спросили, думает ли он, что все братья вышеназванного ордена были приняты таким же образом, он ответил, что он так не думает».

Этого было достаточно для инквизитора. Доминиканский монах Николя де Энеза, который замещал Гийома Парижского, отложил допрос, и Гуго увели. Мы не знаем, каким образом его заставили изменить мнение, но, когда допрос возобновился, Гуго заявил, что «всех принимали скорее таким же образом, чем каким-то иным, и что он сказал это, чтобы уточнить свои показания, а не отказаться от них». Затем он сообщил некоторые детали, доказывающие другое обвинение – в идолопоклонстве, о котором ни Жак де Моле, ни Жоффруа де Шарни ничего не сказали. Но Гуго к этому моменту был готов признаться едва ли не в чем угодно. Он описал «голову, которая имела четыре ножки, две внизу лица и две позади». Она якобы находилась в Монпелье, и он поклонялся ей «своими устами, а не сердцем, а затем только притворством». По описанию этот «идол» похож на реликварий – одну из тех украшенных драгоценными камнями шкатулок, которым часто придавали вид какой-либо части человеческого тела. В них хранились фрагменты останков святых, которые католическая церковь официально признавала объектами поклонения. Но для инквизиторов это не имело значения. Таким образом, Гуго сказал то, что от него ждали, поклялся, что «не добавил какую-либо ложь и ничего не утаил… из-за угроз либо страха пыток или тюремного заключения», и его увели.

Допросы продолжились и в новом, 1308 году, как в Париже, так и по всей Франции. Была разработана общая схема действий. Тамплиеров держали в заточении на воде и хлебе, закованными в цепи. Их регулярно пытали, и поскольку такая практика была принята в отношении еретиков, инквизиторы не удосуживались скрывать это, откровенно сообщая о пытках в донесениях королю. Действительно, предписания от сентября 1307 года были вполне четкими: