Богиня маленьких побед - Янник Гранек

Джордж встал и взял портфель; искусство бегства в роду Ротов было в крови. В то же время для него было недопустимо признать, что Энн на него похожа, а тем более, что у нее может быть собственная индивидуальность. В его глазах она всегда будет оставаться дочерью своей матери.

– Похоже, Энн, я слишком рано дал тебе свободу.

– Исправишь свои ошибки, когда у тебя будет новая игрушка.

Джордж расставил папки в идеальном порядке, в котором они пребывали до его прихода, и посмотрел на дочь взглядом, напрочь лишенным даже намека на нежность. Она сжала полы халата, уже сожалея о произнесенных словах. Своим поведением молодая женщина признавала правоту отца – из ее уст звучал голос матери.

– Думаешь, ты заслуживаешь большего? Злиться за это тебе надо только на себя. У истоков твоих фрустраций лежит гордыня.

Он ушел, предварительно погладив ее по щеке и положив на стол конверт с деньгами: «На Рождество». Когда за ним закрылась дверь, она сосчитала банкноты и вспомнила о вызывающем платье, не принесшем ей ничего хорошего в День благодарения: на них можно было купить таких штук двадцать.

Я взглянула на часы: 17 часов 30 минут. Нынешний гость отличался точностью истинного логика. Я вытерла влажные глаза и открыла дверь; на пороге стоял длинный жердь с огромным несуразным носом, темными, близко посаженными глазами и немалых размеров преждевременной лысиной. Этот человек понравился мне сразу: его скупая улыбка выглядела искренней, во взгляде сквозила симпатия. На нем был безупречный костюм; Курт наверняка по достоинству оценит и его пунктуальность, и строгость в одежде. Гость старательно вытер ноги о половик и протянул мне небольшую коробку шоколада.

– Здравствуйте, миссис Гёдель. Я – Пол Коэн. Ваш муж назначил мне встречу, хотя я и не уверен, что сегодня для этого подходящий день.

– Добро пожаловать. Благодаря вам я не буду лить слезы перед этим проклятым телевизором.

– Нового ничего не сообщили? Почти весь сегодняшний день я провел в поезде.

– Он умер по дороге в больницу. Тело на военном самолете доставили на родину.

– На улицах чуть ли не комендантский час. Жизнь замерла.

– Я в ужасе! Если кто-то посмел убить президента, может случиться все что угодно!

– Джонсон до конца дня должен принести присягу. Стабильность государства не должна пострадать.

– Другого, такого как Кеннеди, уже не найти. А когда я думаю о бедной Джеки… И об их детях!

Я взяла у него вещи.

– Я боялся опоздать. Перепутал адрес.

– В 1960 году он у нас изменился. Квартал расстраивается, раньше у нас был дом 129, теперь 145. Курт решил не предавать этот факт огласке – это помогает защищаться от непрошеных гостей.

– Его приглашение меня очень удивило. Когда я попытался встретиться с ним в ИПИ, он выхватил у меня из рук удостоверение и захлопнул дверь прямо перед носом.

– Супруг – человек немного диковатый, но не злой.

– Идея попить в доме Курта Гёделя произвела на меня неизгладимое впечатление.

– Не преувеличивайте, мой мальчик!

Мы устроились в маленькой гостиной, чтобы иметь возможность смотреть телевизор. Визитер внимательно рассматривал обстановку, было видно, что занавески и диван в цветочек немало его озадачили. А чего он ждал? Что мы живем в пещере? Курт любил томить гостей в ожидании, поэтому мне нужно было занять этого мистера Коэна беседой. Это мне ровным счетом ничего не стоило: я была счастлива принимать в нашем доме такого молодого посетителя.

– Муж говорил мне, что некий молодой человек решил его проблему касательно континуум-гипотезы.

– Он назвал ее «своей» проблемой?

Объявили выпуск последних новостей, и я воспользовалась предлогом, чтобы увеличить громкость. Все привычные мне передачи заменил собой вал новостей, в которых не было ровным счетом ничего нового. Я тут же отвернулась от экрана и спросила гостя откуда он. Молодой человек жил в Нью-Джерси, но его родители приехали из Польши незадолго до войны.

– Адель, ты уже извела мистера Коэна своим полицейским допросом.

Пол, немало смущенный, встал, чтобы поздороваться с Куртом. Я поспешила оставить их наедине, дав возможность самостоятельно справиться с замешательством, охватившим каждого из них.

– Пойду принесу чаю. Как насчет пирожных?

– Как тебе будет угодно.

Я пошла на кухню, с трудом скрывая раздражение. Эта фраза у меня уже в печенках сидела. Его «как тебе будет угодно» свидетельствовало не о чуткости и внимании, а всего лишь о полном отказе от каких бы то ни было желаний.

Я столько лет подавляла свои собственные устремления, чтобы сохранить в нашей семье хотя бы видимость безмятежности. Чего бы ты посмотрел? Что ты хочешь поесть? Что тебе было бы приятно? Как тебе будет угодно. Мне больше никак не было угодно. Я исчерпала отведенный мне запас прочности и тоже покорилась пустоте.

Стоя у плиты с закипавшим чайником, я залюбовалась садом, печальным и нагим. И даже не помнила, как счастье сменилось одиночеством. Моей душой безраздельно завладела серая тоска. Она сковала мои мышцы и напрочь лишила способности радоваться жизни. Мама умерла в 1959 году и теперь покоилась на принстонском кладбище в двух шагах от нашего дома. Позже мы зарезервировали соседний участок. Весной к нам опять приехали Марианна и Рудольф. Теперь они навещали нас каждые два года. На свете нет ничего более предсказуемого, чем семейство Гёделей. В июне мне удалось вытащить Курта на море. Однако мы почти тут же вернулись: для него там оказалось чересчур холодно и слишком много народу. Летом 1963 года я съездила в Канаду, годом ранее – в Италию. По возвращении мы отметили нашу серебряную свадьбу, вдвоем, только он и я. Марианна даже не расщедрилась на поздравительную телеграмму. Я к этому была готова, но Курта поведение матери опечалило. Двадцать пять лет совместной жизни, из них десять в подполье: целая вечность, оловянная свадьба. От бессмертия повседневности раздражается кожа.

Тем утром, готовясь к визиту незнакомого гостя, я попыталась накрасить лицо, ставшее совершенно незнакомым. Неужели эти отвисшие щеки, эти складки и морщины принадлежали мне? Карандаш для подведения глаз напрочь отказывался держаться на ресницах, давно потерявших упругость. От макияжа пришла пора отказаться. Я превратилась в толстую бабушку. Все, что у меня осталось, – это хлопоты. Чтобы окончательно не погибнуть, я составляла длинные списки того, что нужно сделать. Занималась садом, вышивала, украшала нашу хижину отшельников. Курт не вылезал из кабинета. Мы поменялись с ним спальнями – мне захотелось больше солнца и света. Я поставила у себя в комнате великолепный застекленный шкаф, радуясь, что теперь у меня прибавится работы. Мое кресло у кухонного окна представлялось чем-то вроде малой родины и служило воплощением семьи, моего маленького зверинца. Прошлой весной не стало Пенни. Заводить вместо него кого-то другого у меня не было желания. Я усыновила неразлучную парочку двух бродячих котов. Большого рыжего прозвала «Богом»: он вечно взбирался на шкаф или на долгие дни куда-то пропадал, не подавая признаков жизни.