Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский

слыхали! – Шеф жандармов приподнялся и со знанием дела понюхал из-под мгновенно подхваченной адъютантом крышки супницы. – М-м, это действительно божественно, господин Путилин! Может, настоечку? Вы, я слышал, померанцевую предпочитаете, Иван Дмитриевич? А ну-ка, Изотов!

– Даже не знаю, ваше высокопревосходительство, радоваться или пугаться вашего всеведения, – несколько натянуто усмехнулся Путилин.

– Не скромничайте, Иван Дмитриевич! Не скромничайте! – Дрентельн подождал, пока порученцы откроют бутылку, наполнят вместительные рюмки, разольют уху и почтительно отступят. – Моя осведомленность, как показывает жизнь, ничто по сравнению с вашей! И не чинитесь, я же просил вас! А вы, молодцы, ступайте подальше, к экипажу, – Дрентельн перевел налитые кровью глаза на адъютантов. – Надобны будете – позову!

Жадно проглотив несколько ложек золотистой ухи, шеф жандармов только потом вылил в рот померанцевую. Крякнул по-мужицки и принялся с такой скоростью работать ложкой, что Путилин безнадежно отстал. Доев уху, Дрентельн вновь наполнил свою миску, усмехнулся собеседнику в лицо:

– Если судить по вашему аппетиту, то работник из вас должен быть никудышный, Иван Дмитриевич. Хотя мы оба знаем, что сие не так…

Путилин пожал плечами. Он уже просчитал, откуда дуют сегодняшние ветры, но не хотел делать первый шаг к трудному и наверняка опасному разговору.

– Ценю вашу смелость, – продолжал Дрентельн, наливая по второму бокалу. – Посягнуть на тайну переписки, тем паче главы III Отделения Собственной Его Императорского величества Канцелярии может либо дурак, либо весьма смелый человек! Собственно говоря, в вашей смелости никто не сомневается. Лично хватаете преступников, с риском бываете в самых опасных местах города. Достойно уважения, достойно! Но вы ведь и закон нарушили, Иван Дмитриевич! Святая святых! Проникли в тайну «черных кабинетов» империи! Нарушили прямой царский запрет! Это уже не смелость, уважаемый Иван Дмитриевич! И даже, пожалуй, не дерзость. Я бы назвал это безрассудством – особенно, учитывая личность и противоестественные наклонности этого вашего… как его? Извращенец, «бугор» этот ваш, легко сел вам на крючок – зная отношение общества к своим слабостям. Но вы-то, вы! Как вы не подумали о том, что, прибегнув к услугам «бугра», сами невольно попадаете в полную от него зависимость! Он же тряпка, желе! Мои ребята и тряхнуть негодяя как следует не успели, как он им все про ваш интерес к почте главы Корпуса рассказал. И про то, что вы с его легкой руки оказались посвящены во все тайны «черных кабинетов»… Как вы могли столь серьезно рисковать, еще не зная о том, что найдете в моем письме? Расскажите, сделайте милость, Иван Дмитриевич! Со вчерашнего дня просто от любопытства помираю!

– Вот у нас, оказывается, какой откровенный разговор, Александр Романович! – Путилин промокнул губы, за неимением салфетки, платком. – Что ж, извольте, расскажу. Но раньше не позволите пару вопросиков задать?

– Я просил вас не чиниться, господин Путилин, – тон у Дрентельна оставался по-прежнему ровным. – Но зарываться при том не дозволяю. Как и торговаться со мной. Извольте отвечать на мои вопросы.

– Только один предварительный вопросец, умоляю!

– Задавайте. Но ответа не обещаю.

– Насколько сильно ваши молодцы э… тряхнули того чиновника?

– Отвечу, но позже. После вас.

– Что ж, Александр Романович, каюсь: аз грешен любопытством. Все мы любопытны, все мы совершаем ошибки. Вы, между прочим, тоже, Александр Романович! Неужто надеялись, что мои молодцы не опознают пана Войду, государственного преступника, искомого всей полицией империи и, между прочим, Жандармским корпусом? И тем же Жандармским корпусом под вашим началом заботливо пригретого и тщательно опекаемого? Он умный человек и отдает себе отчет в том, что за польские грехи его ждет виселица. К чему же в его положении скрывать имена своих высокопоставленных покровителей?

– Значит, полячишка заговорил, – Дрентельн откинулся на спинку затрещавшего полукресла и задумчиво глянул на собеседника. – Хотя, собственно, чему удивляться? Дрянной народишко – что эти поляки, что евреи, что малороссы. Что ни революционер, то жиденок, что ни ниспровергатель устоев государства – то хохол или поляк. Впрочем, черт с ним! Я другому удивляюсь, Иван Дмитриевич – как вы можете верить тому, что этот Войда болтает что-то о высоких покровителях? Между прочим, я еще неделю назад отдал приказание об отстранении от должности начальника Одесского жандармского управления. Об отстранении и отдаче под суд Особого присутствия. А вы мне этим арестом перебили всю игру с Войдой: мои-то тоже у него на хвосте висели. Складно получается, а? Копий с моего письма вы не сняли – это мы у вашего «бугра» выяснили, слава Богу! Самого письма тоже давно уж и в природе нет. Кому государь император поверит, Иван Дмитриевич, коли вы на скандал решитесь?

– А вы спросите себя самого, ваше высокопревосходительство – кому? И как мог полицейский чин без роду, без племени, без покровителей посягнуть на одну из наиболее охраняемых тайн империи и при этом бросить вызов одному из самых могущественных ее столпов? Учтите при этом, что император в последнее время частенько – простите уж за прямоту! – высказывает свое монаршее неодобрение деятельности Жандармского корпуса!

Удар был силен – прежде всего своей неожиданностью. Дрентельн поперхнулся ухой, с надсадой закашлялся. Адъютанты, что гончие, тут же бросились было к своему шефу, но тот пригвоздил их к месту повелительным жестом. Столь же выразительным жестом, чуть развернувшись спиной к Путилину, он попросил: помоги, мол! Путилин стал похлопывать шефа жандармов по широкой спине, малопочтительно думая о том, что хорошо бы по этой спине не ладошкой почтительно охлопывать, а оглоблей, с размаху врезать!

Между тем, разрываясь в мучительном кашле, Дрентельн не терял способности быстро соображать и выстраивать логические умопостроения. Этот негодяй Путилин, по сути дела, прямо намекнул ему на то, что отправился в «черный кабинет» на перехват письма Дрентельна с личного соизволения или распоряжения государя. Что ж, допустим – на Александра II это похоже – он, Дрентельн, «благодаря» активности революционной заразы у императора давно уже не в фаворе. И к тому же черт меня дернул, думал Дрентельн, ввязаться в крайне опасную интригу с Победоносцевым и Судейкиным. Сам он, разумеется, держал все детали той интриги только в голове – но как можно поручиться за старого лиса и этого хитрого прощелыгу Судейкина? Вдруг они ведут какие-то записи, дневники? Вдруг Судейкин что-то кому-то спьяну сболтнул?

Дрентельн, располагая агентурой в Сыскной полиции, не обольщался и насчет родного Жандармского корпуса. Путилин с агентурой работать умел не менее виртуозно. И тоже наверняка имел в Корпусе своих осведомителей. Почему бы ему не иметь такового в доме Победоносцева – хотя бы и случайно? А тут еще этот проклятый Войда – надо же ему было так глупо попасться, не заметить полицейского «хвоста»!

Кашель, сотрясавший тучное тело