Летняя королева - Элизабет Чедвик (Англия)

Они уже говорили о том, как вести себя с французами. Людовик требовал передать ему земли Вексена на границе между Нормандией и Францией в обмен на признание Генриха герцогом Нормандии. Была также проблема с мятежным кастеляном Монтрёя, но поскольку Жиро де Белле находился в цепях в их темнице, а Монтрёй был разрушен до основания, о деле можно было забыть. Однако, поскольку де Белле обратился к Людовику за помощью против своих анжуйских владык, его можно было использовать в переговорах. Генрих был заинтересован в заключении перемирия и в том, чтобы откупиться от Людовика и решить дело миром. Не допуская французов в Нормандию, он мог сосредоточиться на Англии. Если для этого нужно полюбезничать и пожертвовать полоской земли, то так тому и быть. В следующий раз все может сложиться иначе.

– Что еще за дела? – Он сел на стул напротив отца.

Жоффруа сказал:

– Король Людовик начал процесс аннулирования своего брака. Ему нужен наследник мужского пола, но, к сожалению, семя его жены слишком сильно, а его собственное слишком слабо, чтобы это произошло. С ней у него рождаются только девочки.

Генрих нахмурился, не понимая, к чему клонит отец. Конечно, речь шла не о союзе между ним и старшей дочерью Людовика. Этот вопрос был рассмотрен и отвергнут много лет назад.

– Это его вина, конечно. Твоя мать гораздо более властная женщина, чем Алиенора Французская, однако мое семя зачало в ее утробе троих сыновей. У тебя не будет таких трудностей.

Генрих уставился на отца, едва не поперхнувшись хлебом, который жевал. Ему пришлось судорожно сглотнуть.

– Подумай, сколько престижа и власти мы получим от такого союза и насколько ослабнет Франция.

Генрих кашлянул и глотнул вина. Он не предполагал, что возьмет в жены женщину старше себя, да еще и побывавшую замужем за другим.

– Так и будешь молчать?

– Я не ожидал этого, сир, – сумел ответить Генрих. Мысленно он увидел себя в постели с измученной жизнью ведьмой. Он помнил, как его отец имел дело с Алиенорой и Людовиком, когда сам Генрих еще бегал за своей кормилицей. В его представлении идеальная невеста должна была быть девственной, невинной и моложе его, но политическая реальность диктовала иное. Оказавшись между своим идеалом и жестоким фактом, Генрих ненадолго растерялся, и это сбило его с толку.

– Что ж, бросай удивляться и привыкай к этой мысли, – отрывисто сказал Жоффруа. – Я ожидаю от тебя согласия в этом вопросе.

Генрих напрягся.

Жоффруа поднял указательный палец правой руки в знак предупреждения.

– Выгода прежде всего. Ты получишь Аквитанию за исполнение брачного обета. Твоя власть будет простираться от Лимузена до Пиренеев и даст средства для продвижения в Англии и Нормандии. Упустишь такой шанс, им воспользуются другие, оставив тебя в дураках.

Генрих скорчил гримасу.

Лицо Жоффруа налилось кровью.

– Не смотри на меня так, будто я предложил тебе дохлую рыбу! Такой возможности больше не представится. Я хочу получить Аквитанию; я достаточно долго за ней гонялся. Если откажешься, уверен, что один из твоих братьев с радостью согласится.

Генрих посмотрел на отца.

– Я не говорил, что отказываюсь. В самом деле, вы правы. Это прекрасная возможность, и вы сами мне ее предоставили. Я еще не думал жениться.

– В твоем возрасте я уже три года был женат на твоей матери.

– Вряд ли этот союз был заключен на небесах, не так ли? Что ты сказал тогда собственному отцу?

– Дело не в этом, как ты прекрасно понимаешь, – сказал Жоффруа, его глаза вспыхнули от гнева. – Алиенора Французская – вполне подходящая пара, и я не желаю слышать никаких возражений, ясно?

– Ясно, сир, – ответил Генрих. – Могу я удалиться?

Жоффруа махнул рукой.

– Пока да, но мы должны поговорить об этом подробнее, потому что нам нужно подготовиться ко всему до прибытия в Париж.

Генрих поклонился отцу и успел дойти до уборной, прежде чем его вырвало хлебом, которым он едва не подавился. Он ненавидел, когда с ним обращались как с ребенком и приказывали. Он был герцогом Нормандии и взрослым мужчиной. Он хотел быть свободным и поступать по своему усмотрению, а не слушаться отца, словно младенец. И все же отец был прав, и этой возможностью нужно было воспользоваться. Он вытер рот тыльной стороной ладони, а затем сжал кулак и в ярости ударил им по стене.

– Что случилось? – В дверях стоял его сводный брат Гамелин. Он был старше Генриха на три года, красивый, крепкий молодой человек с темными волосами и переменчивыми ореховыми глазами. Некоторое время, вплоть до своей смерти при родах, его мать была любовницей отца Генриха. Сестра Гамелина, Эмма, сейчас жила в светском доме для женщин при монастыре Фонтевро.

– Ничего, – сказал Генри.

Их отношения с Гамелином были замешены на обидах и соперничестве, но в то же время сводные братья сражались бок о бок против всего мира. Сражения Генриха были сражениями Гамелина, и, если дело доходило до драки между Генрихом и двумя его законными братьями, Гамелин всегда принимал сторону Генриха – из корыстных побуждений по крайней мере.

– Непохоже на ничего.

– Это личное дело между мной и нашим отцом, – ответил Генрих, зная, что не может ничего сказать даже Гамелину. – Ты скоро все узнаешь.

Гамелин поджал губы, решая, стоит ли обижаться.

– Боже, мне нужно выбраться отсюда. – Генрих вышел из туалетного закутка. – Пойдем, покатаешься со мной.

Глаза Гамелина вспыхнули.

– Разве ты закончил все дела с отцом?

– На сегодня – закончил, – сквозь зубы процедил Генрих. – Мы обсудили более чем достаточно.

Гамелин пожал плечами, согласившись ехать с Генрихом, потому что ничего не доставляло ему большего удовольствия, чем нестись в галопе на отличной лошади навстречу ветру. Они часто скакали наперегонки. Обычно Генрих побеждал, но порой удача улыбалась и Гамелину, и он ценил такие мгновения.

Однако сегодня Генрих скакал так, словно адские гончие кусали его за пятки, и Гамелину пришлось наглотаться пыли – он понял, что Генриха что-то сильно разозлило, но не знал, что именно.

39

Париж, август 1151 года

Генрих беспокойно бродил по покоям в Большой башне, отведенным ему с отцом. На стенах висели добротные гобелены, плотные и тяжелые, а сами стены были расписаны фризом[28] из цветов аканта[29]. Шахматная доска занимала столик между мягкими креслами у окна в нише, и там же лежала освященная книга псалмов на случай, если ему или отцу захочется почитать. Все это было сделано с большим вкусом и в то же время