В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945 - Вальтер Варлимонт

Этот хаос послужил для меня поводом спросить у Йодля, нельзя ли мне поехать в Тунис, чтобы на месте получить представление о сложившейся там обстановке, и после многочисленных бесплодных уговоров в конце января – начале февраля я наконец вынудил его согласиться. Добираться надо было через Рим, и это дало возможность впервые встретиться с генерал-полковником Амброзио, который заменил Кавальеро в должности начальника штаба после потери Триполитании. Поездка продолжалась всего десять дней, состоялась она в первой половине февраля и включала посещение не только итальянского главнокомандующего и командующего войсками на Юге, находившихся в Риме, но и обоих немецких командующих в Тунисе и, главное, боевых частей в разных уголках этой страны. Все, что я увидел и услышал, привело меня к выводу, к которому уже пришел фельдмаршал Роммель, а именно: о наступлении не может быть и речи, на повестке дня должен стоять вопрос об эвакуации войск из Северной Африки. На обратном пути я сделал краткую остановку и побеседовал наедине с Кессельрингом в его небольшом кабинете в скромном доме во Фраскати, городке, расположенном высоко над Римом. Я с полной откровенностью сказал ему, что таков мой главный вывод, к которому я пришел в результате поездки. Едва я успел произнести эти слова, как Кессельринг прервал меня предостережением, которое я слышу до сих пор: «У стен есть уши». Нет сомнения, конечно, что Кессельринг имел больше опыта, чем я, чтобы судить обо всем; мои оценки основывались просто на впечатлениях нескольких дней командировки. Если отбросить на время его природный оптимизм, то можно сказать, что он полагался на свой опыт и личные впечатления, накопленные в бесчисленных поездках на линию фронта. Однако ему не удалось убедить меня.

Во время последнего перелета на обратном пути я тщательно все обдумал и решил, что буду докладывать Гитлеру в том же ключе, что и главнокомандующему войсками на Юге. Однако мое намерение внезапно изменилось, когда на следующий день мы собрались на дневном совещании в ставке в Восточной Пруссии и я, к великому своему удивлению, увидел там фельдмаршала Кессельринга. Гитлер встретил его восторженно и тут же предоставил ему слово, чтобы тот обрисовал самые последние события в Тунисе и на Средиземноморье так, как видит их он. Доклад стал еще одним примером природной склонности Кессельринга смотреть на самые серьезные слабости и сложности любой ситуации как на частично преодоленные, замечать малейшие признаки ее улучшения и начинать разговоры о победах, когда все это не более чем планы или намерения. Потом Гитлер неожиданно повернулся ко мне и произнес фразу, с которой всегда обращался к штабным офицерам более низкого ранга: «Ну а вы что?» Однако едва я успел начать, дав понять, что моя точка зрения противоположна точке зрения Кессельринга, как Гитлер сразу же понял, что я имею в виду, и бесцеремонно положил конец обсуждению другой фразой, к которой обычно прибегал в таких случаях: «Еще что-нибудь есть?» Я сразу же покинул картографический кабинет, успев, однако, получить упрек от Геринга в том смысле, что на сей раз я пытался спорить с фельдмаршалом его люфтваффе и «расстроить» Гитлера. К моему удивлению, когда я выходил, за мной последовал Шмундт, который остановил меня словами: «Вы, видимо, хотели сообщить нечто совершенно отличное от того, что сказал Кессельринг; фюрер должен был это услышать. Я специально назначу вам время сегодня; можете положиться». Этот замысел ни к чему не привел – в первую очередь по той причине, что на следующий день Гитлер с ограниченной свитой, включая Йодля и Шмундта, отправился в ставку на Украине, где они оставались примерно в течение месяца. Я использовал эту возможность для того, чтобы еще раз попробовать добиться от Кейтеля нового назначения, которое он мне обещал. Начальник штаба ОКВ свое обещание подтвердил, но заявил, что в данный момент не может рассматривать мой переход, поскольку сейчас нет Йодля, а когда тот вернется, он сам собирается взять длительный отпуск, единственный, между прочим, за всю войну.

Теперь оставался один путь – представить письменный доклад Йодлю. В нем я выразил точку зрения, совершенно противоположную планам наступления, все еще витавшим вокруг, и указал, что две союзнические армии с востока и запада скоро воссоединятся и тем самым полностью отрежут Тунис с суши. К середине марта, продолжал я, нам следует ожидать наступления по сходящимся направлениям превосходящих сил противника, которое наши слабые силы прикрытия, видимо, не смогут сдержать, и вся эта доктрина развалится, как карточный домик. Существенно изменить ситуацию нельзя из-за положения с транспортом; до сих пор мы могли переправлять только самые необходимые транспортные средства; согласно расчетам итальянского Верховного командования в будущем мы сможем удовлетворить лишь 50 процентов потребностей (60 000 тонн в месяц); поэтому не было никакой выгоды ни в том, чтобы оставаться там, где мы есть, ни вести наступление, ни даже отводить войска на очень ограниченный плацдарм в непосредственной близости от Бизерты и Туниса, что между тем предлагал Роммель. Я избегал употреблять слово «эвакуация» в этом первом своем выступлении против общей позиции отрицания истины, и моя заключительная и решающая фраза звучала так: «Только путем предварительного планирования нашего будущего курса мы можем избежать серьезных последствий, которые, возможно, будут иметь политический смысл, и только таким образом можно будет одновременно осуществлять приготовления для обороны Южной Италии»[219].

Этот доклад я отправил в ставку на передовую, где на него никто не обратил внимания. Кейтель и остальной личный состав во главе со мной оставались в тылу в «Вольфшанце»; так что в кои-то веки он был свободен от отупляющего присутствия Гитлера. Все разделяли мои дурные предчувствия, и Кейтель со своим штабом энергично трудился над тем, чтобы попытаться преодолеть проблемы с морским транспортом любыми возможными средствами.

23 февраля наступление на западе Туниса потерпело неудачу в осуществлении своей сверхамбициозной цели «уничтожить» фронт западных союзников и застопорилось; небольшие силы, имевшиеся для наступления, были отведены на исходные позиции и реорганизованы для следующего удара по 8-й британской армии на Юго-Восточном фронте. Это вызвало, как всегда, резкие слова из стана Гитлера: «Отвод двух армий на ограниченный плацдарм станет началом конца». Говорилось, что единственная тактика с перспективой на успех – это «небольшие, но сосредоточенные удары»; «резервная линия» (в районе Габеса) должна быть укреплена «немедленно и как можно сильнее»; люфтваффе должно «выиграть время, расширив наступательные действия»; и, сверх всего, перевозки по морю должны быть «по крайней мере удвоены, а в дальнейшем утроены». То были лишь пустые слова, не учитывающие ни наличия у нас сил, ни времени. 6–7 марта наступление против 8-й британской армии остановилось сразу же, как только началось. Гитлер отозвался на это последним советом, поддержанным теперь и итальянцами: «Тунис был стратегической позицией первого порядка» и «имел решающее значение для исхода войны», и «необходимо использовать все имеющиеся ресурсы, чтобы его удержать»[220].