Клитемнестра - Костанца Казати

желаемого, расположить к себе окружающих и затем прогнуть их под свою волю. Тантал завоевал ее именно так. Эгисф же рассказывает о своих неудачах не для того, чтобы получить какую-то выгоду. Эта бесцельность поражает ее.

– Люди Атрея отыскали Пелопию и доставили ее во дворец. Помню, я тогда подумал, что она слишком юна, чтобы быть моей матерью, но всё равно привел ее в мегарон. Атрей приказал привести туда же Фиеста. Увидев отца, Пелопия не проронила ни одной слезы. Я показал ей меч и сказал, что он принадлежит ему. Она глянула на Фиеста, затем на меч, а после – на меня. В ее глазах полыхал огонь. Она бросилась ко мне и выхватила у меня меч. Когда она ударила себя в живот, никто ничего не сделал. Мы все просто стояли и смотрели, как она, захлебываясь, умирала в луже собственной крови. Когда я поднял взгляд, Атрей на своем троне улыбался. Ему в лицо светило солнце, он расхохотался. Я возненавидел его за всё, что он со мной сделал. Я вынул меч из тела Пелопии и вонзил ему прямо в шею.

– А что сделал Агамемнон?

– Сбежал вместе с Менелаем. Он мог бы остаться и сразиться, он всегда был сильнее меня, но понимал, что после смерти Атрея не все стражники примут его сторону. Так мы вернули дворец себе. Фиест и я.

– И ты отдал свою преданность человеку, который надругался над собственной дочерью? – Она не собиралась его обидеть, но эти слова летят в него, точно ножи.

– У меня больше никого не было, – отвечает он.

Она кладет руку ему на голову, и он закрывает глаза. Они долго молчат, пока дождь за окном не начинает терять силы. Она проводит пальцем по его скуле. Он поведал ей свои тайны, и теперь она обязана хранить их, как драгоценности.

А как же мои тайны?

– Я тоже видела, как умирали женщины, – говорит она. – В деревне илотов в Спарте несколько женщин погибли от голода. Одна скончалась при родах. А одну я убила сама. Она отняла у меня кое-что, и я ей отплатила. Я заколола ее кинжалом в ее же собственном доме и смотрела, как она умирает.

Эгисф открывает глаза. Она убирает руку, ожидая его реакции. Ее слова повисают в воздухе между ними. Сейчас он разозлится. Или испугается. Он охладеет, его лицо превратится в ледышку, а глаза наполнятся недоверием. Одно дело – очароваться суровой царицей, и совсем другое – любить женщину, достаточно жестокую, чтобы своими руками казнить врагов.

Он съежится и уползет прочь, как другие. И будет ненавидеть меня.

Но он лишь целует ее в лоб и говорит:

– Должно быть, она была очень глупа, если решила, что может у тебя что-то забрать.

Они встречаются по ночам, когда весь дворец спит. Слуги наверняка подозревают, что между ними что-то происходит, но даже если так, вслух ничего не говорят. Днем Эгисф держится на расстоянии: ходит по лесам и в одиночестве упражняется в гимнасии. Стоит холод, но зима всё-таки проявляет к ним милосердие: иногда сквозь тучи пробивается солнце, сияющее и застенчивое, как обещание тепла и весны.

– Женщина на кухне сказала мне, что к вам каждую ночь приходит Эгисф, – однажды говорит ей Эйлин.

Они сидят в саду, Эйлин вплетает ей в волосы сухоцветы.

– И что ты ей сказала? – спрашивает Клитемнестра.

– Я не знала, что ответить.

Клитемнестра задумывается, каково это – быть Эйлин. Она такая кроткая, преданная, честная. Похожа на собаку, спасенную в переулке: сначала она боится тебя, но если ты завоюешь ее доверие, она будет верна тебе до конца своих дней.

– Ты думаешь, это неразумно, – спрашивает Клитемнестра, – что я сплю с Эгисфом?

– Может быть, – отвечает Эйлин. – Он сломленный человек.

– И что?

– Сломленными людьми сложно управлять. – Эйлин кротко улыбается, словно извиняясь за свое смелое суждение.

– Мне кажется, что ими управлять проще, – отвечает Клитемнестра.

– Иногда. Но Эгисф полюбит вас, потому что вы сильная и красивая, и будет стремиться постоянно держаться вблизи.

Он уже стремится.

– Ты хочешь сказать, что я никогда не смогу от него избавиться, потому что он любит меня?

Эйлин приглаживает собственные волосы. Она заплела их в длинную косу, но несколько непокорных прядей так и норовят упасть ей на лицо. Эйлин неуверенно кивает. Пока она откидывает голову, чтобы насладиться тем, как холодное солнце играет на ее бледной коже, Клитемнестра задумывается над ее словами. Эйлин время от времени поглядывает на свою царицу, и Клитемнестра замечает, что цвет ее глаз напоминает небо, а густая копна волос похожа на плодородную землю у них под ногами.

Во время ужина она посылает за Орестом. Длинный стол пустует – она приказала всем держаться подальше от трапезной.

– В чем дело, мама? – спрашивает Орест. – Прибыли вести из Трои? – Он всматривается в лицо матери, вытирая руки о кусок ткани.

– Я делю ложе с Эгисфом, – говорит она. Рано или поздно он всё равно узнает, так лучше от нее, чем от кого-то другого. Она видит, как это известие обрушивается на него. Орест откладывает ткань в сторону и до краев наполняет кубок.

– Зачем ты говоришь мне об этом?

– Потому что скоро пойдут разговоры, и ты не должен им верить.

– Зачем ты это сделала?

– Чтобы получить над ним власть, – лжет она.

Он подливает вина и ей.

– Что бы ты ни делала, мама, я тебе доверяю. Я никогда не слушаю пустых сплетен.

– Но именно это ты должен сделать на сей раз. Я хочу, чтобы ты слушал, о чем говорят во дворце: слуги, стражники, дети, старики. Если услышишь какие-то предательские речи, сразу же сообщай мне.

Кто-то предаст ее, она уверена. И ей придется что-то с этим делать. Она представляет разочарованное лицо Леона, когда до него дойдут эти слухи, его это сильно заденет.

Ты царица. Не ему решать, с кем тебе проводить ночи. Ты ничего ему не должна.

Орест удобнее устраивается в кресле, его голос пробивается сквозь ее мысли:

– Старейшинам это не понравится.

– Они и так меня не особенно жалуют, едва ли что-то изменится.

– У них появится повод начать плести заговор против тебя.

Клитемнестра улыбается и берет сына за руку.

– Тогда у меня наконец появится повод от них избавиться.

Вернувшись в свои покои, она находит там Эгисфа. Он стоит у окна и точит свой кинжал о камень. Она подходит и целует его в шею, но Эгисф только сильнее напрягается, его мускулы твердеют.

– Твоя служанка, – говорит он, –