Нефертити - Мишель Моран

Я остановилась, так и не застегнув на шее золотую цепочку, и на глаза мне навернулись слезы.

— Скорее! — поторопил меня Нахтмин. — Они ждут!

Я побежала навстречу родителям, как ребенок бежит на рынок, чтобы встретиться с друзьями. Увидев меня, мать изменилась в лице.

— Мутноджмет! — воскликнула она и крепко обняла. — Ты хорошо выглядишь. — Она отстранилась, чтобы оглядеть меня. — И стала не такая худущая. А дом!

— Красивый особняк, — оценивающе произнес отец, изучая фаянсовые изразцы и окружающие холмы.

В Ниле мерцало отражение дома, а встающее солнце забрызгало воду золотом. Фиванцы с обеих сторон реки уже глазели в окна, распознав на барке царские цвета и гадая, кто же это посетил город.

— Ипу! Найди лист папируса и напиши, что я сегодня не принимаю посетителей! — распорядилась я. — И повесь на дверь!

Слуги остались позади, у корабля, а я повела мать и отца через сад. Отец торжественно поздоровался с Нахтмином.

— Ну, рассказывай, что происходит в Фивах, — сказал он.

Я не стала слушать, о чем они говорят. Я это уже знала. А пока они беседовали на веранде за жареным гусем и вином с пряностями, мы с матерью сидели в саду. Мать посмотрела вниз, на Нил, мысленно сравнивая увиденное с Амарной.

— Здесь как-то красивее, — сказала она.

— Фивы старше. Здесь меньше показной пышности и спешки.

— Да. В Амарне все куда-то спешат, — согласилась она.

— А как там Нефертити? — спросила я, поднимая чашу.

Мать вздохнула:

— По-прежнему сильна.

«В смысле — по-прежнему честолюбива».

— А мои племянницы?

— Даже будь они дочерьми самой Исиды — их и то не баловали бы больше. Ни одна лошадь или колесница не достаточно хороши для них. — Мать прищелкнула языком.

— Это скверный способ учить их.

— Я говорила Нефертити об этом, но она меня не слушает. — Мать понизила голос, хотя здесь, в саду, ее никто не слышал, кроме меня. — Ты слышала про Миттани?

— Да. — Я прикрыла глаза. — И мы не послали солдат им на помощь, — предположила я.

— Ни единого человека, — прошептала мать. — Потому твой отец и приехал сюда, Мутноджмет.

Я выпрямилась.

— Разве он приехал не затем, чтобы повидаться со мной?

— Конечно, за этим, — быстро произнесла мать. — Но еще и затем, чтобы поговорить с Нахтмином. Народ видит в нем героя, и он для нас — ценный союзник. Ты мудро поступила, выбрав его в мужья.

— Потому что теперь он может помочь нам? — с горечью спросила я.

И тут же пожалела о своем тоне. Мать, ничуть не превосходившая меня ни в хитрости, ни в претенциозности, отшатнулась.

— Если царствование Эхнатона завершится крахом, он будет нужен Египту.

— А под Египтом ты понимаешь нашу семью.

Мать поставила чашу и, перегнувшись через стол, положила ладонь поверх моей.

— Это твоя судьба, Мутноджмет. Путь к трону Гора был проложен задолго до твоего рождения и рождения Нефертити. Это было судьбой вашей бабушки, и матери бабушки, и матери ее матери. Ты можешь принять ее или опуститься вниз и измотать себя во всеобщей гонке.

Я подумала об отце: как он сидит сейчас на веранде с Нахтмином, интригует, плетет свою паутину, чтобы опутать нас и привести обратно в Амарну.

— Нефертити всегда будет царицей, — продолжала мать. — Но ей нужен — сын. Ей нужен наследник, чтобы быть уверенной, что Небнефер никогда не будет править Египтом.

— Но у нее лишь царевны.

— Надежда еще есть, — произнесла мать, и что-то в ее тоне заставило меня податься вперед.

— Она…

Мать кивнула.

— Через три месяца после рождения Анхесенпаатон?

У меня задрожали губы. На этот раз наверняка будет мальчик, о Небнефере все позабудут, и наша семья будет в безопасности. Так значит, Нефертити беременна четвертым ребенком. Четвертым.

— Ох, Мутноджмет! Не плачь…

Мать обняла меня.

— Я не плачу, — отозвалась я, но слезы потекли сильнее, и я уткнулась лицом ей в грудь. — Но ты не разочарована, мават? Не страдаешь оттого, что у тебя никогда не будет внука?

— Тсс! — Она погладила меня по голове. — Мне безразлично, сколько у тебя будет детей, один или десять.

— Но у меня нет ни одного! — вскрикнула я. — Разве Нахтмин не заслужил ребенка?

— Это в воле богов, — решительно произнесла мать. — И заслуги тут ни при чем.

Я вытерла слезы. Нахтмин с отцом вышли в сад; оба они были мрачны.

— Сегодня вечером мы встречаемся с бывшими жрецами Амона, — сообщил отец.

— У меня в доме?! — воскликнула я.

— Мутноджмет, Миттани сожжена дотла, — сказал Нахтмин.

Я в ужасе посмотрела на отца.

— Но не следует ли тебе, в таком случае, быть в Амарне? Царь Миттани будет просить солдат. Уж теперь-то наверняка…

— Нет. Сейчас мне лучше быть здесь и заняться планами, на которые в Амарне может не оказаться времени.

Я вздрогнула.

— А Нефертити знает, что ты делаешь?

— Она знает то, что хочет знать.

Следующим вечером, когда в небе висел тонкий серпик луны, слуги родителей перенесли длинный стол из кухни на середину крытой веранды. Ипу застелила его красивой скатертью и достала наше лучшее вино, развела огонь в жаровнях и бросила на угли палочки корицы. Я надела свой лучший парик и серьги, а Нахтмин отправился к подножию нашего холма, покараулить. Затем начали появляться люди в плащах с надвинутыми капюшонами и в позолоченных сандалиях: я с детства привыкла слышать имена этих людей, произносимые с величайшим почтением. Их лысые головы блестели в свете масляных ламп. Они бесшумно входили в дверь и обращались к Ипу с почтительным приветствием от имени Амона.

— Сколько будет мужчин? — спросила я у отца.

— Около пяти десятков, — ответил он.

— А женщин?

— Восемь-девять. Большинство наших сегодняшних гостей были прежде жрецами Амона. Они — влиятельные люди, — многозначительно произнес отец, — и они до сих пор поклоняются богу в тайных святилищах.

Никакого официального приветствия не было. Когда отец решил, что все в сборе, он выскользнул в темноту, за Нахтмином, потом вернулся. Он уселся на подушку, скрестив ноги, и объявил:

— Меня здесь знают все, я — визирь Эйе. Бывшего военачальника Нахтмина вы тоже знаете.

Мой муж коротко поклонился.

— Моя жена.

Мать мягко улыбнулась.