Здесь русский дух... - Алексей Воронков

Работали от зари и до зари. Все понимали, что надо спешить, ведь в любую минуту из-за Амура могли появиться враги. Чтобы в крепости могло укрыться больше народа, площадь ее увеличили и обвели специальными тыновыми стенами, укрепленными с внутренней стороны нешироким, обшитым плетнем отсыпом высотой в два с половиной метра. Вдоль отсыпа шел довольно широкий боевой ход, с которого открывался доступ к пробитым сквозь стены бойницам. Такие же бойницы сделали под боевым ходом, и к ним приставили ведущие к верхнему бою лестницы.

Тыновые стены усилили по углам с западной прибрежной стороны двумя башнями. Еще одна башня, проездная, находилась посредине восточной стены поселения. Вокруг стен был вырыт широкий и глубокий ров, которому предшествовали заграждения.

Все шло хорошо, поэтому к концу лета 1682 года строительство крепости почти полностью завершили.

Хозяйственные дела не мешали албазинцам внимательно следить за обстановкой на границе. Чтобы не быть застигнутыми врасплох, они активно собирали сведения о передвижении маньчжурских войск.

В одном из своих донесений Войлошников отписал нерчинскому воеводе Воейкову о том, что, дескать, маньчжуры ведут тайную разведку русских поселений, придумывая все новые и новые ухищрения. К примеру, однажды в Албазин пришли два азиата с женами и попросили принять их в русское подданство. В простоте сердечной он, Ивашка Войлошников, принял их и даже помог с жильем. Вскоре же, воспользовавшись предлогом, в Албазин прибыл целый разведочный отряд маньчжур «в тысячу человек и при восьми офицерах». Якобы пришли они для поимки беглых преступников и потребовали их выдачи. Войлошников сообщил об отсутствии приказов свыше, так как перебежчики теперь считались русскими подданными. «Если вы с хорошим делом, — сказал Иван маньчжурам, — то ехать бы вам в Нерчинское поселение, а мне, Ивашке, не положено вести переговоры».

Произведя разведку, маньчжурский отряд вместо похода в Нерчинск пошел вниз по Амуру. Вслед за ними Войлошников выслал одиннадцать казаков под предводительством десятника Панкратьева. Они должны были проследить, куда ушли маньчжуры, и не остались ли хитрецы стоять где «в прикрытых местах», чтобы при подходе основных сил напасть на албазинцев с тыла. «Это разведочный отряд, не стоит сомневаться, — писал Войлошников. — И приезжали они не для поимки беглых мужиков, а для осмотра поселения на предмет русских».

В другой раз в поселение явились два маньчжурских сотника, попросив приказного ехать с ними вниз по Амуру к трем маньчжурским воеводам для переговоров. Приказной же не посмел ехать сам, не имея на то царского указа, а послал вместо себя семерых казаков. В начале апреля раздосадованные казаки вернулись, рассказав о том, какие речи с ними вели маньчжурские воеводы. Воеводы приказывали русским поскорее убираться с Амура, а если они этого не сделают, то все их поселения и деревни будут сожжены, а люди уничтожены или взяты в плен.

Пугают, — узнав об этом, подумал Воейков и послал десятника Юшку Алексеева с переводчиком на реку Нонни, в Чучар, проведать тамошнего руководителя и доподлинно узнать о намерениях маньчжур.

В конце сентября Алексеев вернулся и представил небольшой доклад, о чем он, Юшка, говорил с высокими маньчжурскими чинами. В докладе Алексеев написал: «Велит верховный правитель свести Долонское поселение, что на реке Зее, иначе угрожает войной…».

В марте 1682 года в Нерчинск явился с маньчжурской стороны человек по имени Даральну, посланный для переговоров торгочинскими и даурскими князьями Аюси, Лоскудеем и Каялдой. Он передал прощение вождей о защите казаков от маньчжур и принятии их в русское подданство. Попутно посланник сообщил о собранном в Маньчжурии большом войске, об отложенных хлебных запасах. Теперь верховный правитель собирался идти под Зейское и Албазинское поселения. Он собирался разорить жилища казаков, выгнать их и поселить там своих подданных.

Не желая осложнять отношения между двумя державами, Воейков отказался принять торгочин и дауров в русское подданство. К тому же он помнил царское приказание: «С маньчжурами ссор не иметь».

Тем временем маньчжуры, не встречая отпора, нападали на русские и тунгусские села, грабя и убивая людей, а когда у албазинцев не выдерживали нервы и они вступали с ними в бой, в Москву тут же летели гневные и лживые письма за подписью самого верховного. В них говорилось о неслыханных бесчинствах албазинских казаков, которые наносят огромный вред отношениям между двумя державами.

Утвердившись после подписания в 1676 году мирного соглашения с русскими между реками Зеей и Буреей, маньчжуры захватили простиравшуюся здесь равнину, самую плодородную и лучшую часть Приамурья.

— Да как же вы подобное допустили-то! — прибыв на Амур, первым делом спросил казаков Толбузин. — Позор! Самые хлебные места у вас из-под носу увели.

— Не мы, — оправдывались албазинцы. — Так Москва решила.

— Москва!.. — передразнил их новый приказной. — Вы-то где были? Почему не отписали государю, чтобы не отдавал маньчжурам лучшие земли?

Казаки молчали. Чего они скажут? Уж и так их повсюду называли ворами, а начни они притязать на призейские земли, так казаков и вовсе сочтут за государственных преступников. Хотя преступники не они, а те, кто богатствами державными вольно распоряжается. Испокон веков было на Руси: отдал чужакам хотя бы аршин родной земли — навеки народ тебя проклянет.

5

До того как появиться на Амуре, тобольский боярский сын Алексей Толбузин, получивший в награду это звание за верную службу царю, пять лет служил товарищем у своего отца, нерчинского воеводы, после чего почти три года сам исполнял его обязанности. Толбузина назначили не просто так. До своего поста он не раз бывал в Приамурье, знал здешних людей. За эти годы Алексей неплохо изучил военную тактику и стратегию южных соседей, постиг их психологию. Сейчас, когда, по всем сведениям, верховный готовился к войне против русских, умения и навыки мужчины вполне могли пригодиться.

Алексей Ларионович начал с осмотра своих владений. Он взял с собой семерых бывалых казаков, сел на коня и пустился в путь. Доехал аж до устья Зеи, после чего поднялся вверх до впадавшей в нее Селимбы, где несколько лет назад у устья небольшой речушки Долонца албазинцы поставили поселение. «На Селимбе надо поставить поселение, осмотреть, зафиксировать в виде чертежа. Также надо разобраться с податными иностранцами», — заинтересованные в увеличении облагаемых налогом земель, отписали чиновники из Москвы, в то же время повелевая не вступать в конфликты с маньчжурами.

Эта небольшая по размерам крепость выглядела надежно. Кругом ее окружали бревенчатые стены, внутри — изба и вышка для наблюдения. На избе и вышке находились приспособления для стрельбы — «верхний бой». В такой крепости можно было спрятаться, защититься от маньчжурских ратников, постоянно рыскавших в этих местах, собирая с тунгусов налог. Азиаты считали эти земли своими, и Долонское поселение считали русским бельмом на восточном глазу. Поэтому при упоминании о нем император Шэн-цзу приходил в ярость, постоянно требуя от русских снести поселение. Москва как будто ничего не слышала, а императора подобное еще больше злило. Уже не раз он посылал сюда своих людей, заставлял их разрушать крепость, но долонцы ее удерживали, защищая родные места.