Древо жизни - Генрих Эрлих

— Зачем петух? — робко заметил Шувалов. — Может быть, достаточно пера?

— Пусть будет перо, — согласился Победоносцев, — а над распятием намалюйте еще вот это, — и он начертал на листке бумаги короткую надпись: IХЦВР.

— Это что такое? — удивился Шувалов.

«Iоанн десятый, Царь Всея Руси, послание приверженцам», — расшифровал Победоносцев, впрочем, про себя.

— Делайте, что приказано, — сказал он недовольно, — да, еще одно, у князя есть одна вещица, вернее, несколько вещиц, несколько старинных рукописей, писанных на русском языке и переплетенных в одинаковые тетради. Буде возможность, поищите. Они должны быть где-то под рукой, на виду, но если нет, то и не ищите дальше, тогда уж не найдете, знать, спрятаны. Если найдете, мне доставьте, сами же не читайте, для вашей же пользы. А теперь поспешите.

Шувалов со Щербатовым и поспешили, к расположенному поблизости Александровскому рынку, в железный ряд, что тянулся вдоль проезда от Садовой улицы к Фонтанке. Рынок никогда не спит, он и ночью живет своей жизнью, сокрытой от глаз благонамеренных граждан. Надо только знать вход да иметь деньги, за которые можно получить все, что душа желает: пятиалтынную девчонку для французских утех, крынку крови, можно и человеческой, луну с неба, костыли, которыми прибивают рельсы на железке, парчовый камзол, черного петуха, чистейший опиум, белила для подруг и деготь для недругов. Еще нужно не забывать, что вход ночью на рынок — рупь, а выход — два. Шувалов все это знал и помнил, его тут тоже, судя по всему, знали и помнили, не прошло и четверти часа, как ему доставили все требуемое, да еще до кареты с поклонами проводили.

В особняке князя Шибанского все было по-прежнему тихо. Щербатов на бегу скинул в прихожей шинель и в ужасе остановился — шинель зашевелилась и взлетела в воздух, как живая. Под шинелью оказался Демидов, который так и просидел все это время на банкетке, обхватив голову руками. Но увидев преисполненных энтузиазма и рвения друзей, и он приободрился, быстро вник в переданные Шуваловым инструкции Победоносцева и резво принялся за дело.

Они сделали все в точности, вот только тетрадочек так и не смогли сыскать, хотя перелопатили все ящики письменного стола, вывернули все бюро и даже перебрали книги в двух ближайших к столу книжных шкафах. Из желания угодить Победоносцеву перерыли бы все, да ударили к заутрене. Вышло их время, время нечистой силы. Они не сговариваясь ринулись к открытому окну, но не для того, чтобы выпорхнуть в него. У окна стоял столик, а на нем бутылка с эликсиром, в котором они нуждались для укрепления своих сил. Вот только бутылка была пуста, а чарок и след простыл. Только тут они обратили внимание на то, что в их отсутствие в кабинете кто-то побывал, судя по взломанным горкам, обычные грабители.

— Оно и к лучшему, — легкомысленно подумал Шувалов, — еще одна заморочка для следствия.

Он отправился к буфету, достал еще одну бутылку коньяка и три больших фужера. Молодые заговорщики выпили за успешное завершение их первого дела и с чувством выполненного долга отправились по домам. Произведенная ими мистификация, такая ловкая и изобретательная, полностью заслонила в их памяти совершенное ими гнусное преступление.

Санкт-Петербург, 20 февраля 1879 года и после

Граф Адлерберг за двадцать лет придворной службы ни разу не видел государя императора в такой ярости, хотя припадки дикого бешенства случались с государем довольно часто. В этом состоянии он был страшен, много хуже своего отца, императора Николая I, который редко терял самообладание. Старики, помнившие императора Павла, говорили в свое время графу Адлербергу, что Александр пошел в деда. Глядя на улыбающегося, расточающего любезности, прекрасноликого императора, в это трудно было поверить, но в гневе в лице Александра проступали черты злобного мопса, тогда верилось.

— Убийство князя Шибанского подрывает самые основы нашей державы! — кричал император. — Мы повелеваем, чтобы убийцы были найдены, преданы суду и повешены!

Немедленно была создана Высочайшая следственная комиссия, в которую вошли министр двора граф Адлерберг, министр внутренних дел Маков, министр юстиции Набоков, столичный градоначальник и обер-полицмейстер генерал Зуров, главный начальник Третьего отделения и шеф корпуса жандармов Дрентельн. Комиссия эта, однако, была больше обеспокоена не проведением беспристрастного расследования, а сокрытием сведений о происшествии и сохранением тайны личности убитого князя. На следующий день после преступления сразу в нескольких столичных газетах появились сообщения об убийстве князя Ш. (именно так, без раскрытия фамилии полностью), совершенном неуказанными сектантами, с шокирующими подробностями, но после решительного нажима комиссии поток публикаций резко пресекся, и публика, поначалу заинтригованная, быстро забыла о происшествии.

Производство собственно следственных действий было поручено статскому советнику Путилину, и это решение комиссии также вызвало множество вопросов. Путилин, бывший в свое время начальником сыскной полиции Петербурга, прославился, в первую очередь, расследованием уголовных дел, совершенных в среде простого народа. Тут он не знал поражений, демонстрируя великолепное знание этой среды и изворотливый, острый ум. Изворотливость другого рода он выказывал, когда дело касалось преступлений в высшем свете, тут он чутко улавливал пожелания власть имущих и представлял дело приемлемым для них образом. Это обеспечило ему стремительное продвижение по служебной лестнице, беспрецедентное для выходца из провинциальной нечиновной семьи, не имевшего ни образования, ни связей в столице.

Однако в описываемое время Путилин уже более трех лет как отошел от деятельности сыскной полиции, пребывая в отставке, не был знаком с новым пополнением следователей, участковых и квартальных надзирателей, менявшихся в столице с калейдоскопической быстротой, и лишился всех своих внештатных агентов, обеспечивавших успешность его розысков. Только для того, чтобы войти в курс дела, Путилину нужно было не менее двух-трех месяцев, от него же требовали немедленных результатов. Пренебрегая уликами, бросавшими в глаза даже людям, далеким от сыска, Путилин выдал ту версию, которая была наиболее близка его собственным пристрастиям: убийство с целью ограбления.

Для незаинтересованного человека доказательства, добытые Путилиным, выглядели убедительными, ему удалось напасть на след преступников, тех самых незадачливых грабителей, проникших в кабинет князя, и настичь их на окраине Петербурга. По иронии судьбы навел его на этот след поручик Зуров, который имел также отношение к сбыту некоторых из украденных у князя вещей и вообще, как нам известно, был посвящен во многие обстоятельства дела. Но Путилин, опасаясь, вероятно, великосветских связей Зурова и его широко декларируемого родства со столичным градоначальником, пренебрег тщательным допросом этого важнейшего свидетеля, если не соучастника преступления. По счастливой для Путилина случайности между грабителями произошла ссора, во время которой один из них был убит, второй же, будучи арестованным, признался в убийстве князя, после чего при странных обстоятельствах покончил жизнь самоубийством или был убит при попустительстве или преступной небрежности Путилина.