Древо жизни - Генрих Эрлих

Во время этой долгой речи князю Шибанскому иногда казалось, что Победоносцев близок к помешательству, но последние фразы вроде бы опровергали это, угроза была конкретна и обоснована, это был не горячечный бред, а послание холодного расчетливого ума. После этого вельможе надлежало резко встать и, печатая шаг, покинуть кабинет. Но Победоносцев медлил, как будто чего-то ожидал от князя, знака или слова, когда же, наконец, встал, то принялся нерешительно топтаться на месте и вдруг сделал какое-то движение навстречу поднявшемуся вслед за ним князю.

Князь Шибанский в своей жизни много занимался и фехтованием, и разными видами рукопашного боя, так что, глядя на изготовившегося и тем более начавшего движение человека, он всегда знал, что тот собирается сделать. И лишь того движения Победоносцева ему не удалось разгадать, вероятно, потому, что тот сам не знал, что он собирается сделать: броситься князю в ноги, обнять его, прильнуть устами к устам или обрушить свои мощные кулаки на его голову. Это так и осталось тайной для них обоих, на полпути Победоносцев укротил свой порыв, резко повернулся и двинулся к дверям, вначале по-стариковски, не по возрасту, шаркая, а потом все более уверенно и четко ставя ногу.

Расслышав стук колес отъезжающей кареты, князь призвал Григория.

— Сейчас будет посетитель. Проводи, — коротко приказал он.

Не прошло и десяти минут, как раздался условный стук, дверь распахнулась, в проеме показался раздосадованный чем-то Григорий и открыл уже рот для доклада, тут из-за его спины выпорхнула миниатюрная женщина лет двадцати пяти и громко воскликнула:

— Я пришла, князь, чтобы вам сказать!..

«Сколько сил, чтобы так себя изуродовать, — подумал князь Шибанский, — эти кое-как стриженые волосы, эта деловая мина на лице, это нарочито бедное платье, да и не ходят так бедные девушки, всегда найдут, чем себя украсить. Ах, ее бы в хорошие руки, хотя бы моего цирюльника и портного, они бы вокруг этих лазоревых глаз, этой нежной кожи, этой точеной фигурки создали нечто поистине прекрасное и с гораздо меньшими усилиями».

— Добрый вечер, — сказал он и поднял глаза к Григорию, — подай барышне кофию и пирожных.

— Я не барышня! И пирожных я не желаю! — воскликнула женщина.

— Зачем же отказываться? — с улыбкой спросил князь Шибанский. — Не пирожные имею в виду, хотя они сказочно вкусны, вы не будете разочарованы. Но чем вам «барышня» не угодила? Такое милое трогательное слово, как нельзя лучше подходящее его носительницам, таким же милым и трогательным. Неужели вам больше нравится обращение «товарищ Софья» или «гражданка Перовская»? — и после короткой паузы: — Кстати, а что с вашим товарищем, с Николаем, с обладателем славной старорусской фамилии Морозовых? Надеюсь, у него все хорошо. Если не ошибаюсь, он намеревался посетить меня сегодня вечером…

— Вместо него пришла я!

— Вижу, — усмехнулся князь Шибанский, — что ж, отложим разговор с Морозовым до следующего раза. Очень интересный молодой человек! И интересующийся! Не только изготовлением бомб, революционной борьбой и тем, что вы называете текущим моментом, но и более важными вопросами, например, историей. Мы с ним об этом долго говорили. Николай обладает редким для современной молодежи свойством — умением слушать.

— В том-то и дело, что он вас только слушал, а я пришла сказать! — запальчиво крикнула Перовская.

Говорила она долго. О страданиях народа, о чаяниях народа, о борьбе революционеров за счастье народа. Князь Шибанский скучал, все это было ему хорошо известно, не то чтобы он слышал много подобных разглагольствований, но умному человеку и одного раза достаточно, чтобы понять порочность всех этих построений, базирующихся на ложной исходной посылке о сущности счастья народа. Вдруг он насторожился, в разделе «о трудностях, с которыми столкнулись революционеры в борьбе за счастье народа» прозвучала новая для революционеров мысль. Перовская заговорила о необходимости смены стратегии и тактики борьбы.

— Мы окончательно убедились в том, что старыми лозунгами и старыми методами невозможно поднять крестьян на революцию, — заявила она, — косная масса не доросла и не скоро дорастет до понимания наших высоких идеалов, она мыслит категориями доброго царя и высшей справедливости. Так дадим ей доброго царя! Мы знаем, кто вы, одно ваше имя всколыхнет Россию, мы поднимем восстание, и вы с нашей помощью в полгода овладеете страной, как ваш предок торжественно вступите в Москву на белом коне и займете место на троне предков. И за это вы осуществите нашу программу: дадите истинную свободу крестьянам, разделите между ними помещичьи земли, дадите народу правый суд, законодательное собрание, всеобщее избирательное право, гражданские свободы, свободу слова, совести и собраний, в общем, все-все-все. Я сказала! — выпалила она напоследок.

— У вас кофий остыл, — спокойно заметил князь Шибанский, — приказать подать горячий?

— Нет-нет, спасибо, — ответила в некотором замешательстве Перовская, но, видно, запал ее иссяк, она механически протянула руку, взяла чашку с кофе, потом пирожное и в одно мгновение его съела, — очень вкусное, — заметила она, — от Филиппова?

— Обижаете, Софья Львовна, — улыбнулся князь Шибанский, — цари Всея Руси не посылают в булочную за пирожными, у них для этого кухарки имеются. Что же касается вашего предложения, то, признаюсь, вы меня удивили. В первую очередь тем, что начали, наконец, осознавать, пусть и смутно, то, что нужно народу. Вы наговорили много лишнего, но несколько пунктов несомненно правильны: свобода, высшая справедливость и, конечно, добрый царь. Только в одном принципиальном моменте вы ошибаетесь и, боюсь, никогда не признаете своей ошибки — в том, что путь к этому лежит через революцию, а, вернее, через бунт. Вы не знаете русского народа, вы не знаете русской истории, вы даже русских писателей читаете невнимательно или не читаете вовсе, отдавая предпочтение европейским социалистам. Иначе бы вы знали, что страстно призываемый вами русский бунт ни к чему не может привести, он по верному замечанию великого провидца бессмыслен и беспощаден, следствием его может быть только разорение державы, обнищание народа и еще большее ограничение свободы.

— То, к чему вы стремитесь, вернее, то, что вы провозглашаете своей целью, будет даровано народу без всякого бунта и, уверяю вас, в самое ближайшее время, через десять-пятнадцать лет, хотя этот срок вам представляется, конечно, очень долгим, вы нетерпеливы, вы хотите все и сразу. А мы уже двадцать лет кропотливо работаем и проработаем еще пятнадцать, чтобы утвердить новые начала Российской империи, — князь воодушевился и говорил с все большим жаром, — и тут являетесь вы, с вашими смущающими народ речами, прокламациями, бомбами. Вы нам только мешаете! Уймитесь! Мы сделаем все, к чему вы призываете, но без вас! — тут князь осекся, хлопнул себя ладонью по лбу и рассмеялся.

Перовская недоуменно посмотрела на него, но князь все сильнее заходился в смехе, она встала в замешательстве, обиженно надулась, потом двинулась к дверям, приводя себя по дороге во все больше негодование, и в распахнутых дверях вдруг обернулась и закричала: