Что скрывает Эдем - Анастасия Княжева

– Я же просил тебя, Карина, сюда не входить, – раздался хриплый усталый голос за моей спиной. – Разве это было так сложно?

Прозвучало зловеще.

Медленно, как во сне, встала на ноги. Повернулась к нему и протянула лист.

– Что это? – на удивление спокойно спросила я.

– Мой новый побочный проект, – бесцветно ответил Шон, даже не глянув на чертеж.

– Покажи. – Уголки моих губ дрогнули.

– Ты уверена?

– Да.

Шон, не сводя с меня острого внимательного взгляда, прикрыл дверь и осторожно прошествовал в комнату. Так, будто в ней находился дикий раненый зверь. Что-то неразборчиво зашептал, тихо, едва слышно, материализуя фантазию и продолжая сканировать мою мимику. Я же исследовала его прототип, ощущая, как с каждой долей секунды мои ноги становятся все слабее.

– Он работает? – глухо спросила я.

– Да.

– Я хочу примерить, – прошептала с какой-то болезненной, мазохистской решимостью.

– Карина…

– Давай!

Шон тяжело вздохнул.

– Хорошо. Если ты этого хочешь.

И с этими словами позволил надеть шлем, зависший в воздухе, словно вбитый между нами клин. От него тотчас потянулись к компьютеру материализованные провода. Операционная система загрузилась, экран засиял.

Я представила остров, тропический, необитаемый, где можно было бы спрятаться от всего мира, окунуться в дикую природу. Никаких слов, формулировок, только образы моего воображения и ощущения. Хоть бы не сработало, хоть бы прототип Шона оказался чем-то иным, а не тем, за что я его приняла!

Шон молчал, продолжая неотрывно следить за мной. А я, едва увидев, как ноги увязли в золотистом песке, а вокруг нас зашумело море, дернулась, как от пощечины. Перевела взгляд на компьютер. Там, следуя по пятам за моей фантазией, на экране рисовался тот самый воображаемый остров, появлялись слова…

Послышался шелест листьев, и из джунглей вылетел какаду и устроился на моем плече. Я вздрогнула. Коснулась ладонями живота. Грудь словно камнем сдавило, стало нечем дышать, на глаза навернулись слезы.

– Зачем? – тихо спросила я, понимая, что конвертер фантазий вышел у Шона быстрее и лучше, чем у меня.

Шон промолчал. Горло схватил спазм, мокрые соленые дорожки потекли по щекам.

– Ответь…

– Не стоило тебе в меня влюбляться, Карина, – холодно, жестко сказал Шон. – Я ведь тебя предупреждал. И не раз.

– Верно. Все так. Только я, глупая, тебя не послушала.

– И что будем делать, Карина? Ты можешь забыть то, что видела здесь, и мы…

Шмыгнула носом. Облизала соленые губы и тихо, но твердо сказала:

– Я хочу расстаться, Шон.

С минуту он буравил меня хмурым внимательным взглядом, потом покачал головой.

– Хорошо, – его голос звучал сухо, безжизненно. – Если ты этого хочешь.

– Хочу, – снова всхлипнула я и покинула «крепость».

Ноги сделались ватными, в ушах шумело, но я каким-то образом смогла добраться до своей комнаты. Пока шла, размазала ладонью по лицу слезы, поморгала, мечтая прийти в себя, а затем, оказавшись в пустой комнате, обхватила руками плечи, стиснула зубы, чтобы не разреветься и задрожала в беззвучном плаче. Перед глазами все плыло от слез, я то и дело шмыгала носом. Обстановка пентхауса давила на меня, хотелось как можно скорее покинуть его и вернуться в свой дом, не такой шикарный, как жилище Шона, попроще, поменьше, но зато собственный. И уже там, оставшись наедине с собой, расслабиться и дать волю слезам.

Дрожащими непослушными пальцами принялась складывать вещи. Концентрация внимания и объем кратковременной памяти снизились, и это нехитрое дело мне давалось с трудом. Я забывала, что нужно положить в чемодан, что туда уже кинула и что еще, а главное, где нужно пойти поискать. Руки опускались, и в какой-то момент я, выронив платье, рухнула на колени.

– Вот, возьми, выпей. – Шон протянул мне стакан с виски.

Даже не заметила, как он вошел. Быстро опустила голову, чтобы скрыть заплаканное покрасневшее лицо, но стакан приняла.

– Спасибо.

Отхлебнула немного – и дурманящая обжигающая жидкость растеклась по горлу, даря желанное облегчение.

– Что мне сделать, чтобы ты осталась? – неожиданно спросил Шон.

Я медленно повернула к нему голову и сдавленно прошептала:

– Объясниться. Мне нужна правда.

Шон стиснул губы, напрягся.

– Правда? Она что-то изменит?

– Не знаю. Но я хочу удостовериться, что влюбилась не в подлеца.

Шон никогда, никогда ничего не делал просто так. Если он украл мой проект, то наверняка у него имелись веские причины для этого. Не мог же он поступить так со мной только из-за того, что увидел возможность и не побрезговал ею воспользоваться. Конвертер ведь был слишком личным, интимным. Как и наш ночной разговор. Может, у него были какие-то сложности в Пантеоне или еще что… Он ведь ничего не рассказывал. Но тогда почему просто не попросил поделиться идеей? Я бы ему с радостью ее отдала…

Шон окинул меня хмурым взглядом, в голубых глазах искрило сомнение, но сдержанность перевесила чашу весов, и он молча вышел из комнаты. И с его уходом едва зародившаяся в груди надежда, что еще все можно исправить, угасла.

Зато я теперь точно знала ответ на вопрос, что выберет господин Феррен – девушку или эфириус. Работу! Он всегда выберет работу. И этого нельзя было изменить.

Я покидала пентхаус, не прощаясь. Шон нарезал по гостиной круги, но, едва услышал мои шаги, выбрался в коридор со стаканом виски. Посмотрел на меня немигающим взглядом, будто надеялся остановить, сделал глоток. Я отвернулась, положила ключи на тумбочку рядом с брелоком от своего карлета и направилась к выходу. И за миг до того как хлопнула дверь, услышала разъяренное восклицание:

– Гребаный Эдем!

И книжный стеллаж с грохотом рухнул на деревянный пол.

В Пантеон прилетела в полном раздрае и с большим опозданием. Пускай мне вкатают штраф – плевать. Как привидение проскользнула в свою сферу, заперлась и рухнула прямо на траву. Так шесть часов и пролежала. Потом опять поехала домой. Повалялась в кровати, выбралась в лоджию. Мутный расфокусированный взгляд скользнул по горшкам с геранью. Вспомнились слова Шона: «Это творение работников Пантеона, популярное среди наркоманов и творцов-новичков. Его аромат дурманит рассудок, а мне нужна ясная голова». И мой идиотский ответ: «Иногда немного дурмана не помешает».

От злости на свою глупую доверчивость расколотила ни в чем не повинные горшки и вернулась обратно в спальню. А наутро отправилась в тюрьму для проверки работоспособности прототипа. Боль, обида, злость, гнев бурлили во мне, а формула материализации настолько впечаталась в память, что я, не задумываясь, на автомате сумела создать свой меморисборник и испытать его на каком-то преступнике.