Три повести - Виктор Семенович Близнец

такой занятный маленький чертик — и вдруг занесен из холодных космических просторов? Нет, здесь явно что-то не так. Профессор глянул на часы и даже подпрыгнул: — Извините, опаздываю! Закончим в следующий раз.

— Ой, и мне пора бежать! — спохватилась Женя. — И позавтракать уже некогда!

Прозвенел второй звонок, и Женя опрометью кинулась на свой этаж, перепрыгивая через несколько ступенек. Вихрем промчалась по коридору — вдоль стен покатились волны, закачались плакаты на шнурках-подвесках. Запыхавшаяся, подбежала к дверям 5-го «А», и тут ей преградили дорогу Бен и Костя Панченко, школьный дружок «генерала».

— Момент! — сказал Бен, преграждая дорогу. — Покажи-ка руки. Мы сегодня на боевом посту. Санкомиссия!

Бен и в школу явился в джинсах, в яркой футболке, с тремя рядами значков на груди. Был он, видно, в веселом расположении духа и хотел поддразнить Цыбулько.

— Руки, руки показывай! — Он важно выпятил грудь. — Проверка.

У Жени от бега колотилось сердце, хотелось поскорей сесть за парту и нужно было перед уроком еще заглянуть в «Ботанику». А тут — дурацкие штучки Бена… Через его плечо она заглянула в класс. Виола Зайченко! Вот она крутится, не отрывает взгляд от дверей, глаза так и горят от любопытства: что будет дальше?

Женя стояла растерянная: как же ей прорваться? А Бен позвякивал значками, озорно улыбался и плечом загораживал дорогу. А по классу уже ползли издевательские улыбочки.

— Ну! — Женя сердито обернулась и протянула руки, хотя знала, что чистота ее рук интересует Бена примерно так же, как уборщицу тетю Пашу китайская грамота. — Смотри! Чистые! Только что мыла!

— Ха-ха! — Бен начинал игру. Он кивнул своему сообщнику — Косте Панченко, кругленькому, сбитому пареньку. — Чистые, говорит! Гля, Костомаха, какие у нее руки. Полная антисанитария. Тысяча микробов на каждом пальце. Позор! В газете тебя пропесочим!

Бен и раньше был груб с ней (особенно при ребятах), но сейчас… «Тысяча микробов!» Да еще громко так, чтобы все слышали. «Дурак!» — Женя вся напряглась и высокомерно отвернулась, чтоб он не заметил, как от обиды задрожали у нее губы. Горько и противно заныло под ложечкой — не могла она все-таки понять этого крученого Бенчика.

Когда случается им оказаться вдвоем — набычится, поднимет воротник, идет и молчит. И не взглянет на нее, боится, прячет глаза, только сопит и сердито отфутболивает камушки. «Бен, ты чего молчишь?» — «Что я тебе, радио?» Тихий и скромный, как первоклассник. Увидит мальчишечью компанию — и сразу: «О, салют!» И поскорей отскочит от нее, будто и не шел рядом. Переметнется к ребятам — и сразу же грудь колесом и первым начинает: «Жабулина!» Как сейчас: «Тысяча микробов!»

Может, он — трус? А хочет показать, что мужчина, герой и что на выстрел не подпустит он к себе каких-то там «жабулек»? А если и подпустит, то для того чтоб посмеяться?

Женя подступила к нему поближе.

— Бен, — сказала, понизив голос. — Пропусти. Не выламывайся. Сейчас учительница придет. А мне еще ботанику…

— Нет, номер не пройдет! — еще веселее упирался Бен; сегодня он задерживал всех девочек, а уж Цыбулько… Как можно ее пропустить? Еще подумают, что он… что она… что у них… Словом, покраснев до ушей, Бен вскинул на Женю свои чуть смущенные, но полные добродушного нахальства глаза. — Нет, Цыбулько, с такими руками как у тебя, могу пропустить только за выкуп. Сколько возьмем с нее? — кивнул Косте Панченко.

Костя важно надул белые пухлые щеки, зыркнул на Женю из-под нечесаного чуба и деловито проговорил:

— Если монетой, то двадцать копейкиных. Не меньше. А если другим товаром, то по яблоку.

— Какие яблоки? — отмахнулся Бен, стараясь поскорей закончить эту игру, потому что сам уже испытывал неловкость. Однако игра есть игра, и он продолжал: — Какие яблоки? Только чистой монетой! Двадцать грошей — и вход свободен. — Бен позвякал карманом, давая понять, что добрые люди давно уже откупились и теперь сидят за партами, как порядочные зубрилы. — Двадцать коп — и проходи!

Женя оттолкнула его руку, загораживавшую дверь. Но сил не хватило, и она смерила Бена презрительным взглядом. Шутки шутками, но что это за торг, что за вымогательство? «Двадцать копейкиных»! У Кадухи научились?

— Бен, — снова рванулась Женя, вконец разозленная. — Отойди. А то я расскажу… я такое знаю… я слышала, как вы в подвале…

— Что? Что ты знаешь? — все еще улыбался Бен, но глаза у него стали холодными, настороженными.

— Знаю! Как вы с Кадухой курили. В подвале, где темно.

— Так это ты? Ты была там, в подвале? — Бен все еще не мог поверить, он был поражен и растерян, но страх уже дрожал в его глазах! — Ага! — Он пригнулся к самому ее уху. — Ты! Подслушивала. И водой нас облила. Шпионка! Да я тебе… Да я сейчас!.. — Он развернулся, готовый ударить, но в это время сзади послышалось спасительное:

— Кущолоб! Опять твои фокусы!..

Это был голос Изольды Марковны, стук ее каблучков раздавался уже совсем близко, у самый дверей.

Все трое — Женя, Костя, Бен — бросились в класс и разбежались по своим местам.

Бен долго крутился на своей парте и что-то ворчал, потом поднял голову и украдкой, из-под нависших на глаза волос глянул на Женю. Она сидела впереди, согнувшись над партой (видно, подавляла в себе горькую обиду). На ее белой тоненькой шейке лежали две завитушки мягких шелковистых волос. Бен тяжело вздохнул и сказал сам себе: «И как оно так у меня получается?.. Вечно все как-то по-дурацки…»

ВОСКРЕСЕНЬЕ. КАДУХА И ТРОЕ ЦЫБУЛЕК

Отец надувал мяч. Набирал побольше воздуха, зажмуривал глаза и изо всех сил дул. Дул так, что лицо синело и на щеках вырастали две тугие груши. Потом он крутил мяч в руках, прислушивался, не шипит ли, не выходит ли воздух.

Он стоял без очков, щурился, и Женя смотрела на него с веселой, нежной улыбкой: такой, похожий на мальчишку, немножко колючий, он особенно нравился ей. Казалось, Василь Кондратович сейчас свистнет в окно ребятам и побежит гонять с ними в мяч!

Но Цыбулько нацепил очки и стал совсем другим — солидным, как директор школы.

— Послушай, старушка, — обратился он к матери, укладывавшей в сумку хлеб, ложки, пластмассовые чашки. — Ты слыхала, как вчера вечером кто-то топал и кричал в подвале?

— Да слышала! Как заорет — мурашки по телу побежали. Выглянула в окно — только слышно, как ругается наш дворник, а потом кто-то протопал за кочегарку.

— Вот-вот! Видно, бандиты!

Женя отвернулась, чтобы не прыснуть. Она-то знала, что там были за «бандиты» и кто