Три повести - Виктор Семенович Близнец

Там нес свою вахту Андрон Касьянович. Он выкупал внука, постелил ему чистую постель и рассказал на сон грядущий историю о том, как однажды в гражданскую он, Андрон Касьянович, выкрал из ставки Деникина английский танк.

Внук сладко спал, и Андрон Касьянович на цыпочках пошел в ванную стирать превращенное за день в грязную тряпку обмундирование.

Он взялся за джинсы, зная, что сейчас с них потечет деготь. Как всегда, прежде чем замочить их в мыльной воде, ощупал карманы. Задний потайной кармашек заметно оттопырился. Старик полез туда и вытащил две пачки сигарет. «Матушка-богородица! — похолодел Андрон. — Мой внук курит! Что ж я родителям-то скажу?» Он поднес пачку к свету, чтоб рассмотреть, что же курит его любимый внук. Нацепил очки, болтавшиеся на шнурочке, и ужас пронзил его насквозь, как молния — дуплистое дерево. То были не простые, то были кубинские сигареты, привезенные зятем из Гаваны. Выходит, Бен не только курил, но к тому же еще и воровал, незаметно таскал из отцовского шкафа дорогие сигареты. Убитый этим открытием, Андрон Касьянович вернулся к джинсам и начал нервно обыскивать их. Из бокового кармашка вытащил смятый клочок бумаги. Развернул — и в глазах у него потемнело. Три рубля! Вот они где! А он-то перевернул вверх дном всю квартиру в поисках этой злосчастной трешки, отложенной им из пенсии на яблоки и груши — для него же, для внука!

«Господи, что ж я зятю с дочкой скажу? — в отчаянии думал Андрон. — Ну ладно — двойки, ладно — в школе ругают, но воровство!..» Старик сидел за столом на кухне, недвижимо уставившись в черное окно. Там была ночь, мрак, безысходность, а на столе перед ним лежали украденные внуком вещи, холодно и сурово свидетельствовавшие: «Беда! Надо что-то делать, что-то придумать… Это только начало, а там — потянет, понесет, как с крутой горы…»

Старик сидел разбитый, в полной растерянности. И лишь одна тревожная и вместе досадливая мысль билась в мозгу: «И где только этих родителей носит!» Этот крик души, как тревожный сигнал «SOS», послал он через воды Атлантики, и внезапно из-за океана выплыло, как солнце, лицо его красавицы дочки, из-под нахмуренных бровей холодно сверкнули прекрасные глаза. «А вы-то куда смотрели? Как вы его воспитывали?» — услышал Андрон из далекой заграницы безжалостный голос дочки, и слезы сами, как смола по сосновой коре, покатились по его худым, морщинистым щекам.

Плакал Андрон Касьянович и думал все об одном — что побудило внука к воровству, и никак не мог понять этого. Откуда было знать старику, что Вадька Кадуха вымогает у Бена все большую плату за генеральский чин. И каждый раз грозится развалить армию, а про мелкие грешки Бена сообщить кому следует. А грешки у Бена понемногу накапливались.

За бесконечными домашними хлопотами дед Андрон не заметил (да и как ему было заметить?), что у любимого внука начинается новая, тайная жизнь.

ТРИ ГИПОТЕЗЫ ПРОФЕССОРА ГАЙ-БЫЧКОВСКОГО

Женя открыла глаза — кто-то легонько дернул ее за ухо.

Мягкое облачко сна рассеялось, и Женя увидела: на спинке кровати, оскалив черненькие зубки, сидит Синько. Он качает ногами и, совсем как котенок, крутит кончиком хвоста.

— Ой! — вскочила с кровати Женя. — Неужели в школу опоздала?

Сонливость словно рукой сняло, она бросилась к будильнику, затрясла его.

— Ой, как испугал! Еще же только семь часов.

— А все равно поздно. И ничего-то ты не знаешь! — Он довольно захихикал, потирая красные ладошки. — Ну и дал я им вчера, так дал. Будут знать!

— Кому дал? Ты что, подрался?

Женя схватила Синька на руки и начала бесцеремонно разглядывать.

— Где это ты так вымазался? В лужу упал, что ли?

Было очевидно, что Синько болтался бог знает где и то ли шлепнулся в лужу, то ли попал в бочку с водой, ту, что стоит за кочегаркой. Шерстка на нем подсохла и слиплась, на спине стояли дыбом грязные колючие волосинки.

— Синько, где ты шлялся, говори!

Синько не спешил отвечать, его маленькое тельце сотрясалось от смеха, и он даже похрюкивал от удовольствия.

— Ну и дал я им! Больше туда не полезут!

— Кто не полезет? Куда?

— Много будешь знать — скоро состаришься. А будешь хорошей — расскажу.

— Я и так хорошая! Посмотри! — Женя погладила себя по голове, по мягким темно-русым волосам, подстриженным как у мальчишки. И для убедительности подняла на Синька невинно-покорные глаза. — Видишь, я вся внимание! Рассказывай!

— Ну ладно! Слушай! Тхам, под землей, они тайно собирались, ели мармелад, пускали вонючий дым и ховорили всякие нехорошие слова.

— Кто они, где?

— Да твой Бенчик, кто ж еще! И Кадуха замурзанный!

— Ну, ну, рассказывай. Это где же, в подвале?

— Аха! В моем шарайчике! Я терпел-терпел, а они дымят, потом говорят: Жабулька…

— Про меня?!

— Про тебя, а то про кого же? И я не выдержал!.. Помнишь, там трубы проходят. Вода холодная как лед. И краник на трубе есть. Ага, думаю, сейчас я вас, голубчики, под дождичком искупаю. Устрою вам гром с молнией. И только они чиркнули спичкой, чтоб снова закурить, я из угла тихим таким голосочком: «Ау! — говорю. — А я в школе скажу». Они побелели и глаза друг на друга таращат. «Да это нам послышалось», — шепчет Кадуха. «Ах, так!» — рассердился я. Открутил кран — и тут как зашипит! Как брызнет! Фонтаном! На весь погреб! А мальчишки: «Ой-ой-ой! Потоп! Прорвало!» И драпать из подвала, только пятки засверкали!..

Женя засмеялась, бросила в Синька маленькую подушечку и весело закричала:

— Ну и врунишка! Все-то ты выдумал про ребят! Правда выдумал?! Знаешь, что я с тобой сделаю? Покажу тебя профессору Гай-Бычковскому. Пусть он скажет, кто ты такой и откуда взялся — может, из Брехландии? А профессор — он человек ученый, биолог, и живет у нас на третьем этаже. Ясно?

Синько насупился и начал незаметно отползать к краю кровати.

— Не хочу к профессору, — заскулил он, как капризный ребенок. — Ничего я не выдумал! Все правда!.. Я в подвал пойду! Спать хочу.

— Нет, нет! — пригрозила ему пальцем Женя. — Немедленно к профессору. У нас еще целый свободный час. Собирайся.

Она соскочила с постели, натянула на себя брюки и неизменную голубую кофточку. Покрутилась перед зеркалом, пригладила вихор на голове.

— Вперед!

— У меня хорло болит. И нога натерта, вот! — Синько сморщился и по-стариковски заковылял, старательно демонстрируя, как тяжело ему ходить.

Однако Женя заметила, что он косит глазом на окно и потихоньку к нему крадется — явно