Леонардо да Винчи - Уолтер Айзексон

Этот замысел так и не был приведен в исполнение. В итоге Леонардо заставило покинуть Милан совсем другое обстоятельство — новость о том, что его бывший покровитель Лодовико замышляет вернуть себе власть. В конце декабря Леонардо распорядился перевести 600 флоринов со своего счета в миланском банке на флорентийский счет, а затем отбыл вместе со свитой помощников и в сопровождении своего друга, математика Луки Пачоли. Восемнадцать лет назад Леонардо да Винчи приехал в Милан к Лодовико с лютней и письмом, где превозносились его инженерные и художественные таланты, и вот теперь Леонардо возвращался в родную Флоренцию.

В начале 1500 года, когда Леонардо отправился во Флоренцию, первым городом, где он сделал остановку, стала Мантуя. Там ему оказала гостеприимство Изабелла д’Эсте, маркиза Мантуанская и сестра Беатриче, покойной жены Лодовико Моро. Изабелла, происходившая из старейшего и знатнейшего семейства в Италии, жадно и придирчиво коллекционировала произведения искусства. Ей очень хотелось, чтобы Леонардо написал ее портрет, и во время своего недолгого пребывания в Мантуе он без особой охоты, но все-таки сделал карандашный эскиз для портрета.

Из Мантуи он поехал в Венецию и предложил правительству Венецианской республики, опасавшейся турецкого вторжения, свои услуги в качестве военного советника. Леонардо всегда интересовало и само течение воды, и возможности использовать его для войны, и вот он выдвинул идею переносного деревянного шлюза, который, по его мнению, позволил бы отвести воды реки Изонцо в сторону и затопить долину, где непременно расположились бы любые захватчики[555]. Как и многие задуманные Леонардо проекты, этот замысел так и не был осуществлен.

А еще он придумал различные хитрости для обороны порта — например, венецианского — при помощи отряда подводных защитников, оснащенных водолазными костюмами, специальными очками и трубками с кожаными мехами, чтобы дышать под водой запасенным воздухом. К маске прикреплялись трубочки-тростинки, которые вели к водолазному колоколу, плававшему на поверхности. Зарисовав в тетради некоторые из этих приборов, Леонардо приписал, что кое-какие идеи сохранит в тайне: «Как и почему не пишу я о своем способе оставаться под водою столько времени, сколько можно оставаться без пищи. Этого не обнародую и не оглашаю я из-за злой природы людей, которые этот способ использовали бы для убийств на дне морей»[556]. Как и многие другие его изобретения, придуманное им снаряжение для аквалангистов едва ли возможно было изготовить — во всяком случае, в ту эпоху. Осуществить подобные идеи удалось лишь века спустя.

Во Флоренцию Леонардо приехал в конце марта 1500 года. Флоренция оправлялась от последствий реакционного спазма, который поставил под угрозу ее роль подлинного центра ренессансной культуры. В 1494 году монах-фанатик Джироламо Савонарола возглавил религиозное восстание против Медичи, фактических правителей Флоренции, а свергнув их власть, установил в городе теократический режим и ввел суровые законы против содомитов и прелюбодеев. За некоторые грехи он призывал наказывать побиением камнями и сожжением на костре. Улицы патрулировали отряды молодых святош, силой принуждавших горожан к высоконравственной жизни. В 1497 году Савонарола устроил в «жирный вторник» — последний день карнавала перед Великим постом — так называемое «сожжение сует» («bruciamento delle vanità»): в огонь бросали книги, произведения искусства, одежду, женские уборы и мази. А уже в следующем году общественное мнение обратилось против монаха, и его самого повесили, а затем сожгли на главной площади Флоренции. К возвращению Леонардо в городе было восстановлено прежнее республиканское правление, новые власти снова поощряли изучение классической древности и занятия искусствами. Однако самоуверенность флорентийцев несколько пошатнулась, прежнее изобилие умерилось, а денежные средства и доходы правительства и ремесленных гильдий подыстощились.

Леонардо оставался во Флоренции, почти не покидая ее, с 1500 по 1506 год. Вместе со своими помощниками он удобно разместился при церкви Сантиссима-Аннунциата. Во многом этот период его жизни оказался наиболее плодотворным. Там он начал работать над двумя своими самыми крупными станковыми картинами — «Моной Лизой» и «Святой Анной с Мадонной и младенцем», а также над «Ледой и лебедем», которая до нас не дошла. Нашел он применение и своим инженерным знаниям: консультировал строителей сложных церковных зданий, а еще выступал военным советником при Чезаре Борджиа. В свободное же время он, как и раньше, предавался изучению математики и анатомии.

Леонардо, приближаясь к пятидесятилетию и снова живя во Флоренции, где все знали и его самого, и его семью, смотрелся большим оригиналом, и это вполне его устраивало. Нарочито выделяясь из толпы, он одевался и держался щеголем. Однажды он составил в тетради список нарядов, хранившихся в сундуке. «Одна накидка из тафты, — так начинался его перечень. — Одна бархатная подкладка, которую можно использовать как накидку. Один арабский бурнус. Одна накидка цвета пыльной розы. Одна розовая каталонская накидка. Один плащ темно-пурпурного цвета с широким воротником и бархатным капюшоном. Один камзол из темно-пурпурного атласа. Один камзол из алого атласа. Одна пара темно-пурпурных чулок. Пара чулок цвета пыльной розы. Один розовый берет»[557]. Можно подумать, что все это — костюмы для какого-нибудь театрального представления или маскарада, но, судя по рассказам современников, именно в таких нарядах Леонардо расхаживал по городу. Наверное, то было великолепное зрелище: Леонардо, разгуливающий по улицам в арабском плаще с капюшоном или в каких-то тяжелых пурпурных или розовых накидках из атласа и бархата. Это был образ, словно нарочно придуманный для Флоренции, которая недавно сбросила иго мрачного Савонаролы, мечтавшего сжечь всю «суету» на костре, и вновь задышала воздухом свободы, вновь вовсю радовалась ярким краскам, чудачествам и художествам.

Леонардо заботился и о том, чтобы его товарищ Салаи, которому было в ту пору 24 года, одевался не менее броско — обычно тоже в розовых тонах. Однажды Леонардо записал: «Сегодня я выдал Салаи три золотых дуката, которые, как он сказал, нужны ему на пару розовых чулок с отделкой». Судя по цене, эта отделка на чулках была из драгоценных камней. А через четыре дня Леонардо купил Салаи плащ из серебристой материи с зеленой бархатной оторочкой[558].

Список одежды, которую Леонардо хранил в сундуке, любопытен еще и тем, что его собственная одежда лежала там вперемешку с одеждой Салаи, тогда как имущество других домочадцев хранилось отдельно. Среди этих нарядов упоминался «плащ французского покроя, некогда принадлежавший Чезаре Борджиа, а теперь принадлежащий Салаи». Очевидно, Леонардо отдал своему молодому спутнику плащ, когда-то подаренный ему знаменитым своими пороками военачальником, в котором недолгое время ему виделось подобие идеального отца. Знал бы только Фрейд! Еще в сундуке лежала «куртка, украшенная кружевами по французской моде, принадлежащая Салаи», и «куртка из серой фламандской ткани, принадлежащая Салаи»[559]. Такого рода одежду ни Леонардо, ни один другой человек его эпохи, конечно же, не покупали для обычных слуг или домочадцев.