Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова

– Келлера! Келлера!

И собравшиеся офицеры согласились. Решили послать к генералу делегацию в составе трёх человек. И в число этих трёх включили Никиту, служившего под началом Графа.

Имя Келлера вырвалось у ротмистра Куренного само собой. Да и чьё имя могло ещё вырваться у офицера, всю войну прослужившего в славном третьем кавалерийском корпусе, которым командовал Граф? С уверенностью мог утверждать Никита, что таких начальников, как Келлер – по пальцам одной руки счесть. Старый воин, вольнопером прошедший Балканскую войну, получив за неё два Георгия, флигель-адъютант Государя, несмотря на такое положение, на знатный род и громкий титул был он удивительно чуток к нуждам солдата. Никогда не заискивал Граф симпатий нижних чинов, как стало модным это после революции, но отечески заботился о них, считая это своей святой обязанностью. С солдатами был он в высшей степени прост и деликатен в обращении тогда как со старшими начальниками держался сухо. Нелёгок был характер у Графа, а любили его и офицеры, и нижние чины. Знал он психологию солдата и казака, легко находил общий язык с ними. Встречая раненых, выносимых из боя, генерал разговаривал с каждым из них, успокаивал, ободрял ласковым словом.

Даже в самые тяжёлые периоды войны, в ходе которой Граф почти постоянно находился либо непосредственно на линии огня, либо поблизости от нее, он не забывал о нижних чинах и всегда следил за их довольствием, принимая меры по обеспечению их всем необходимым, проверял на вкус содержимое солдатских котлов, строго взыскивая, если оно было недостаточно хорошего качества. Зная это, интенданты в третьем корпусе, в отличие от других частей, не рисковали воровать продукты. По приказу Келлера горячую пищу выдавали нижним чинам не менее двух раз в день, когда в других частях они не всегда получали её и раз в сутки. С огромным вниманием относился Фёдор Артурович и к здоровью своих солдат, лично интересуясь состоянием раненых. Во время эпидемии холеры Граф лично два раза в сутки обходил всех больных, следя, чтобы у каждого больного были у ног бутылки с горячей водой и чтобы растирали тех, у кого сильная рвота и корчи. Совершенно игнорируя опасность заразиться, подходил к тяжело больным и сам растирал им руки, пробовал, горяча ли вода в бутылках, разговаривал, утешал больных, что холера у них в легкой форме, никто еще не умер и, наверное, смертных случаев не будет. Это сильно ободряло больных солдат морально.

Тогда же по приказу Келлера среди чинов корпуса в пищу стала добавляться лимонная кислота, была увеличена норма чая, в рацион был включен рис благоприятно сказывающийся на желудке, генерал лично следил за тем, чтобы кашевары его хорошо разваривали, так как благотворное воздействие этой пищи наблюдалось лишь в случае его хорошей обработки. Однажды Фёдор Артурович вызвал на совещание всех командиров полков и стал распекать их за невнимание к больным.

– Что же мы можем больше сделать? – поднялся командир конно-артиллерийского дивизиона. – Все, что от нас зависело, и что Вы требовали, мы выполнили, а прекратить холеру не в наших силах.

Келлер вскочил со своего стула, ударил кулаком по столу и закричал:

– Вы еще смеете говорить, что вы все сделали и больше ничем помочь не можете, так я вам покажу, что вы еще можете сделать, – и, обратившись к начальнику штаба, добавил:

– Я назначаю командиров полков ночными дежурными по холерным баракам, и вы распределите им очередь.

С этими словами Граф хлопнул дверью и вышел из комнаты.

За время войны Фёдор Артурович был трижды ранен, два раза тяжело. В самые трудные моменты он, богатырь двухметрового роста, в неизменной волчьей папахе, лично водил полки в атаку.

Граф был единственным командующим, не пожелавшим присягать Временному правительству. Начавший свою службу ещё при деде свергнутого Императора, старый генерал счёл, что в его лета поздно изменять присяге, а к тому и грешно перед Богом.

Получив телеграмму об отречении Государя, он собрал свой корпус и во всеуслышание прочитал перед его чинами телеграмму, направленную им Государю в Царское село:

– С чувством удовлетворения узнали мы, что Вашему Величеству благоугодно было переменить образ управления нашим Отечеством и дать России ответственное министерство, чем снять с Себя тяжелый непосильный для самого сильного человека труд. С великой радостью узнали мы о возвращении к нам по приказу Вашего Императорского Величества нашего старого Верховного главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, но с тяжелым чувством ужаса и отчаяния выслушали чины кавалерийского корпуса Манифест Вашего Величества об отречении от Всероссийского Престола и с негодованием и презрением отнеслись все чины корпуса к тем изменникам из войск, забывшим свой долг перед Царем, забывшим присягу, данную Богу и присоединившимся к бунтовщикам. По приказанию и завету Вашего Императорского Величества 3-й кавалерийский корпус, бывший всегда с начала войны в первой линии и сражавшийся в продолжении двух с половиною лет с полным самоотвержением, будет вновь так же стоять за Родину и будет впредь так же биться с внешним врагом до последней капли крови и до полной победы над ним. Но, Ваше Величество, простите нас, если мы прибегаем с горячей мольбою к нашему Богом данному нам Царю. Не покидайте нас, Ваше Величество, не отнимайте у нас законного Наследника Престола Русского. Только с Вами во главе возможно то единение Русского народа, о котором Ваше Величество изволите писать в Манифесте. Только со своим Богом данным Царем Россия может быть велика, сильна и крепка и достигнуть мира, благоденствия и счастья…

Офицеры поддержали обращение Графа бурными аплодисментами:

– Ура, ура! Поддержим все, не дадим в обиду Императора!

Но ответа на телеграмму так и не последовало. И верный рыцарь своего Монарха покинул пост, отдав свой последний приказ: «Сегодняшним приказом я отчислен от командования славным 3-м кавалерийским корпусом. Прощайте же все дорогие боевые товарищи, господа генералы, офицеры, казаки, драгуны, уланы, гусары, артиллеристы, самокатчики, стрелки и все служащие в рядах этого доблестного боевого корпуса!

Переживали мы с Вами вместе и горе, и радости, хоронили наших дорогих покойников, положивших жизнь свою за Веру, Царя и Отечество, радовались достигнутыми с Божьей помощью неоднократным успехам над врагами. Не один раз бывали сами ранены и страдали от ран. Сроднились мы с Вами. Горячее же спасибо всем Вам за Ваше доверие ко мне, за Вашу любовь, за Вашу всегдашнюю отвагу и слепое послушание в трудные минуты боя. Дай Вам Господи силы и дальше служить также честно и верно своей Родине, всегдашней удачи и счастья. Не забывайте своего старого и крепко любящего Вас командира корпуса. Помните то, чему он Вас учил. Бог Вам в помощь!»

Под звуки «Боже, Царя храни!» шестидесятилетний генерал прощался со своими солдатами и офицерами, принимая их последний парад. В глубокой горести и со слезами провожали его бойцы, боготворившие своего легендарного командира.

После отставки Граф жил с семьёй в Харькове. Его не посмели тронуть ни немцы, ни большевики. В антибольшевистских силах не находилось Графу достойного места. Украина ломала позорную комедию самостийности. «Пан гетман» в чёрной черкеске, окружённый адъютантами и стражей в какой-то фантастической форме, заседал во дворце, объяснялись на «державной мове», сами толком не зная её. Многие украинизировали фамилии… Всё это казалось сущим цирком. Да и чем могло быть ещё, если гетманскую булаву вручали Скоропадскому именно в цирке (более подходящего зала не нашли)?