Книга воздуха и теней - Майкл Грубер

Видимо, уловив эти вибрации, Амалия сказала:

— Нико, не забывай: мы договорились, что ты дашь и другим возможность высказаться.

Мальчик остановился посреди фразы, словно выключили радио, и произнес, обращаясь к Крозетти:

— Теперь вы должны рассказать что-нибудь.

— Можем мы поговорить о чем-нибудь, кроме «Варкрафта»? — спросил Крозетти.

— Да. Сколько пенни помещается в кубическом футе?

— Понятия не имею.

— Сорок девять тысяч сто пятьдесят два. А в кубическом метре?

— Нет, теперь моя очередь. Какое твое любимое кино?

На то, чтобы выяснить это, понадобилось время, поскольку Нико испытывал потребность каждый раз подробнейшим образом обосновывать свой выбор. В конечном счете они остановились на «Парке юрского периода». Конечно, этот фильм имелся на жестком диске компьютера мальчика (он сообщил, что смотрел его сорок шесть раз), и Крозетти уговорил его снова запустить кино, пообещав рассказать, как делали спецэффекты. Он достал специальный маленький разъем, позволяющий двум людям использовать собственные наушники и один компьютер. Крозетти не ударил в грязь лицом как поставщик скучных фактов; в общем, они стоили друг друга.

Пилот сообщил, что они садятся в аэропорту Биггин-Хилл. Все развернули кресла и пристегнулись. Стюардесса принесла нагретые полотенца. Амалия улыбнулась Крозетти и сказала:

— Спасибо, что были терпеливы с Нико. Очень любезно с вашей стороны.

— Никаких проблем.

— Для большинства людей это не так. Нико — несносный маленький человек, однако даже несносные люди нуждаются в любви. Любить их — незавидная судьба, но, мне кажется, вы один из тех, кому она уготована.

Крозетти не мог сообразить, что сказать на это, и почему-то подумал о Ролли. Она определенно несносна, но любил ли он ее? И даже если любил, какое это имеет значение, раз он, скорее всего, никогда с ней больше не встретится?

Самолет мягко приземлился и покатил через маленький аэропорт к терминалу. В окна бил дождь. Крозетти и братья Мишкины собрали свои вещи и верхнюю одежду. Амалия Мишкин пожала Крозетти руку и неожиданно поцеловала его в щеку со словами:

— Спасибо, что поговорили со мной. И с Нико. Теперь вам предстоит безумное приключение, в которое вас втянул Джейк, и больше мы не увидимся. Надеюсь, вы сделаете свой фильм, Крозетти.

Джейк Мишкин остановился в проходе, нависая над ним. Крозетти остро почувствовал себя третьим лишним и быстро покинул самолет. Терминал был маленький, чистый, хорошо организованный, и небольшая стайка дам в униформе провела его через таможню и иммиграционный отдел с услужливостью, доступной только очень богатым. Снаружи ждал лимузин «мерседес» и рядом с ним — человек с большим зонтом. Крозетти сел в машину, и через десять минут к нему присоединились братья Мишкины. Автомобиль отъехал.

— Куда мы направляемся? — спросил Крозетти.

— В город, — ответил Джейк. — Мне надо уладить кое-какое юридическое дело — незначительное, но оно даст возможность оправдать эту поездку, а моя фирма будет счастлива или, по крайней мере, не так несчастна, как сейчас. Это займет не более одного дня. Уверен, вы найдете, чем заняться в Лондоне. Пол покажет вам достопримечательности. Он у нас знаменитый путешественник.

— Звучит очень заманчиво, — сказал Крозетти. — А что дальше?

— Поедем в Оксфорд и встретимся с Оливером Марчем. Отдадим ему личные вещи Булстроуда и попытаемся выяснить, что профессор делал здесь прошлым летом. Ну а потом примем решение на месте.

Они остановились в изящном безымянном отельчике в Найтсбридже. Мишкин тут уже бывал, и персонал шумно выражал радость по поводу новой встречи, что распространялось и на Крозетти. Пол останавливаться в отеле не стал.

— Мой брат не любит внешних атрибутов роскоши, — позже объяснил Мишкин в крошечном баре отеля. Он опрокинул несколько порций виски, пока Крозетти потягивал одну кружку пива. — Наверно, пойдет к своим иезуитам. Ну и займется организацией нашей безопасности.

— Он имеет отношение к службе безопасности?

— Нет, он священник-иезуит.

— Правда? Он так и сказал, но я подумал, что он шутит. Что священник может знать о безопасности?

— Ну, у Пола самые разнообразные таланты и интересы, в чем вы, конечно, очень скоро убедитесь сами. Я часто думаю, что он принадлежит к элитному корпусу папских убийц, о которых так много пишут в наши дни. Что вы думаете о моей прекрасной семье?

— Похоже, они очень славные, — осторожно ответил Крозетти.

— Они и есть славные. Как сладкий пирожок. Слишком славные для меня. Моя жена швейцарка, вы знаете? Швейцарцы все очень славные. Это их национальная особенность, наряду с шоколадом и деньгами. Вы знаете, что перед Второй мировой войной Швейцария была очень бедной страной? А потом внезапно стала богатой. Знаете почему? Они поставляли нацистам технику с заводов, которые не бомбили, потому что они были ох какие нейтральные. И еще есть проблема ста пятидесяти миллионов рейхсмарок, украденных нацистами у истребленных евреев. Это почти три четверти миллиарда баксов по нынешнему курсу. Я задаюсь вопросом: что стало с ними? Не говоря уж о произведениях искусства. У моего тестя великолепное собрание импрессионистов и постимпрессионистов — Ренуар, Дега, Кандинский. Всех не перечислить.

— В самом деле?

— В самом деле. До и во время войны он был банковским служащим. Как ему удалось собрать коллекцию? Благодаря тому, что он славный? Мои дети — наполовину швейцарцы, а это означает, что они лишь наполовину славные, в чем вы, скорее всего, уже убедились. Вы человек творческий, Крозетти, вы наверняка наблюдательны, вы смотрите и стремитесь понять, что к чему. Думаю, вы уже вычислили и Амалию, и меня, и детей. Может, вставите нас в свой сценарий? «Семья Мишкиных» — замечательная получится кинокартина. Моя часть семьи — наполовину еврейская и наполовину нацистская, то есть однозначно не славная. Выпейте что-нибудь еще, Крозетти! К примеру, «космополитен». Напиток вашего поколения.

— Лучше уж я буду держаться пива. По правде говоря, этот сдвиг во времени…

— Чепуха! «Космополитен» — лучшее лекарство, когда имеешь дело со сдвигом во времени. Бармен, «космо» этому человеку! И себе тоже налейте, а мне принесите двойной.

Бармен, смуглый мужчина ненамного старше Крозетти, встретился с ним взглядом, прежде чем выполнить заказ, — он словно спрашивал, не собирается ли ваш приятель разнести к чертям мой маленький бар и можете ли вы увести его отсюда раньше, чем это произойдет? Крозетти трусливо отвел взгляд.

— Думаете, я пьян? — спросил Мишкин, словно почувствовал то, что носилось в воздухе. — Думаете, я потеряю контроль над собой? Тут вы ошибаетесь. Я никогда не теряю контроля над собой. И сейчас этого не произойдет. Евреи не пьянеют, так считает моя теща. Вот единственное преимущество, которое она признает, когда речь заходит о неудачном браке моей жены. Их не обмануло, что формально я принадлежу к святой апостольской католической церкви. А еще тот факт, что евреи — хорошие добытчики. Деньги, умеренность… ох, да, они никогда ни на кого не поднимут руку. Правда-правда, она говорила это, развалившись на шелковом канапе под украденным у мертвого еврея Ренуаром. Католики южной Европы — страшные антисемиты, вам это известно, Крозетти? Многие важные нацисты были католиками — Гитлер, Гиммлер, Гейдрих, Геббельс. А как насчет вас, Крозетти? Вы католик. Вы антисемит? Вы возмущаетесь еврейской мафией, контролирующей средства массовой информации?