Грехи аккордеона - Энни Прул

«Американские Инвестиции и Ломбард» оказались здоровенным домом; парень из «Серебра и Золота» не соврал – еще из машины Джо увидел аккордеоны, господи, их там целая стенка. На этот раз ему повезло, со стоянки только что отъехал грузовик, и Джо занял его место. На окне висел мятый плакат: «КАК ЖИЗНЬ? КАКАЯ ЖИЗНЬ БЕЗ АККОРДЕОНА!»

За прилавком сидела женщина с фигурой футбольного полузащитника, невозмутимая физиономия словно слеплена из околопочечного сала. Он разыграл перед ней номер с песнями и танцами на тему стыренных аккордеонов. Женщина не проронила ни звука, но лицо ее говорило без обиняков: не пизди. Однако Джо читал ее, как газету. Те же гены, тот же взгляд, что у его бабки.

– Послушайте, – произнес он так, словно втолковывал что-то последнему тупице, но не терял при этом терпения, – мы с женой, мы поляки, у нас программа, очень хорошая программа, мы участвуем в конкурсе. Полечный дуэт, а она еще и поет. У нас уже записано три ленты. Сегодня тут большой конкурс, недалеко от оружейного склада, полька-матч, и у нас хороший, очень хороший шанс получить первый приз в смешанных дуэтах, тысячу баксов. Я не вру. Какая-то забегаловка на дороге, два черномазых вломились в машину, пока мы водили больных детей в туалет, и вытащили наши аккордеоны, мы обнаружили это только в мотеле. – Он чуть-чуть давал волю эмоциям, голос слегка дрожал.

Женщина сказала что-то по-польски. Джо улыбнулся, пряча мимолетную злость.

– Я не говорю по-польски, разве что несколько слов, научился у бабушки. Na zdrowie. Вы же понимаете. – Он вздохнул. – Обидно, что новые поколения забывают язык, это правда. Я бы с удовольствием выучил, но… – Он растерянно развел руками.

Женщина пожала плечами и ткнула большим пальцем в аккордеоны. Если он хочет посмотреть аккордеоны, то к чему эти песни с плясками? Он задумал какую-то выходку, уж она-то знает.

– Можно посмотреть вон тот, зеленый? Наверху. – На самой верхней полке и никак иначе. Она раздвинула перекладины приставной лестницы, взобралась наверх, поглядывая из-под руки на случай, если этот пройдоха что-нибудь выкинет. Но его глаза следили за аккордеоном, а не за кассой с деньгами. Может и не врет, кто его знает. Она спустилась с лестницы и поставила аккордеон на прилавок. А пыли-то. Он и сам не знал, зачем ему понадобился именно этот инструмент; аккордеон был кнопочный, а не клавишный. Из них всех на этой чертовой штуке могла играть только Соня, да и то чуть-чуть. Ее папаша сходил с ума по таким кнопочным ящикам, она сама с них начинала. Джо осмотрел его: старый, слишком старый и слишком маленький. Кожаные меха еще очень гибкие, несмотря на слой пыли. Он взял инструмент в руки и сыграл пару аккордов, затем поставил обратно на прилавок и окинул взглядом полки, уставленные мелодионами, каджунскими диатониками с открытыми клапанами, большими квадратными «Хемницерами», английскими концертинами, маленькими одноголосыми бандоньонами, электроклавишниками, югославскими melodijas, пластмассовыми аккордеонами, китайскими mudan, был даже «баян» из России, две пакистанские гармонии и ряд за рядом: «Бастари», «Кастиглионы», «Сопрани», «Хенеры – черные кнопки» – господи, можно подумать вся американская эмиграция притащила свои аккордеоны в этот ломбард – на потрескавшемся лаке, целлулоиде и деревяшках закручивались хромированные итальянские имена: «Коломбо», «Италотон», «Сонда», «Ренелли», «Дюралюмин» в форме арфы, – кто на нем будет играть? – большой хроматик с кучей кнопок в пять ярусов, сдохнешь, пока выучишь, а над всем этим одинокий «Бассетти», вроде того, на котором парень по имени Леон Саш[294]играл джаз – и Баха, Баха он тоже играл, с таким аккордеоном можно.

– Дайте мне посмотреть «Коломбо», полечную модель, вон тот, черный, как раз на таких мы играем, на клавишниках. Этот кнопочник положите обратно – я подумал, это тоже клавишник, незаметно в тени. – Женщина принесла ему большой «Коломбо». На полке стояло пять или шесть таких же. Он перепробовал их все, один за другим, у каждого имелся дефект, западающие клавиши или плохие язычки, меха пропускали воздух или казались слишком тугими. Была еще полечная модель «Гуррини» со словенской настройкой, но ему не понравилось. Наконец он остановился на трех вариантах. На этих они, пожалуй, сыграют, он гнал от себя мысль, что победить с такими инструментами будет тяжеловато. Быстро прострекотал «Польку-мядяки», продемонстрировав их фирменный стиль: дикий кабацкий минор, варварское напряжение, из-за которого казалось, что еще секунда, и он потеряет контроль над собственными звуками – никто больше так не умел, и это сводило танцоров с ума. Он посмотрел на женщину, чтобы оценить реакцию – вид у той был удивленный, но кислый. Джо осклабился, источая обаяние.

– Похоже, вы и впрямь играете, – сказала она.

Теперь, чтобы обтяпать с этой старой сукой дельце, оставалось лишь разжалобить ее подходящей историей.

Когда он вернулся, дети спали – Флори в кровати, Арти в магазинной каталке – а Соня, склонившись над зеркалом, крупными мазками наносила на лицо косметику; из-под халата торчали босые ноги. Идеально выглаженные костюмы висели на двери.

– Нашел, – объявил он, шлепая ее по заднице. – Еще только шесть часов. – Он достал из кармана пинту виски и с громким щелчком открыл пробку. – Выпьешь?

– Ага. Хорошие? – Она разглядывала инструменты. Большие черные ящики совсем не подходили к их костюмам. Она взяла в руки один из «Коломбо» и чуть-чуть поиграла – вступительные аккорды к их прежнему новоэтническому номеру, который они уже давно не исполняли, – «Дингус пьет целый день»; музыка там постепенно становилась все свободнее и глуповатее, Джо, поставив стакан с остатками пива, изображал пантомиму, затем стегал ее по ногам воображаемой ивовой розгой, она подпрыгивала, не выпуская аккордеона из рук и встряхивая как следует меха. Тон получался не слишком живой, да и прыгать с таким тяжелым инструментом было трудновато. Но они все равно забросили этот номер из-за сложной смеси путаных ритмов и знакомых мелодий. Джо был уверен, что дуэтам, если они действительно хотят побеждать, лучше держаться подальше от экзотики, зрителям нужны знакомые и удобные мелодии, быстрые, с кучей трюков: «Любава», «Ай да мы», «Удивительное время», «Мой милый малыш». Соня вспоминала свой потерянный инструмент: деки из норвежской ели, язычки ручной работы, на решетках вырезаны их имена.

– Тяжелый, – сказала она – И звук грязный. – Взяла другой аккордеон. Этот был немного лучше, но одна клавиша болталась и клацала всякий раз, когда Соня на нее нажимала. Было очень жаль голубого аккордеона. На самом деле он принадлежал Джо, который отсудил его у брата, когда умер старый Иероним-Гэрри. Старик оставил только один аккордеон, и обоим хотелось забрать его себе, но Раймунд едва умел играть, так что Джо нанял недорогого адвоката, выстроившего защиту на том, что инструмент должен принадлежать человеку, который умеет с ним обращаться. Раймунд собирался его продать и получить деньги. Ради денег он готов был продать и душу, но ему не везло. Такие загребущие руки, как у обезьяны. Как-то он стащил пакет бумажных банкнот, три высоких толстых пачки, плотно сложенные и замотанные коричневой оберточной бумагой – в универмаге «Кей-март», у самого прилавка, он вырвал их из рук женщины – импульсивно, не раздумывая, ему хватило одного взгляда на то, как женщина так вот запросто стоит со своими деньгами, пытаясь другой рукой удержать открытую холщовую сумку. Он бросился бежать. А на стоянке перед магазином пакет разорвался, выпустив в воздух целое облако красной краски и обрызгав Раймунду нос, лицо и шею. Тот бросил деньги и кинулся к своему старому бордовому фургону, но красное облако так и летело за ним следом, а стоило ему прикоснуться к машине, окутало и ее тоже, да еще и мотор никак не заводился.