Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период - Алексей Митрофанов

— Красавица без волос, и румянец во весь нос. Как ни отделывай мою Марью Ивановну — краше черта не будет. А красоточка Гризель — первый сорт мамзель, волан и гофре в бок — за ней женишки скок да скок. Извольте видеть, по моей модной парижской картинке можем в порядок и в первый разряд привести! Госпожу Папкову и то чешем.

Естественно, на ярмарке не обходилось и без шулеров-картежников. Они обращались к легкомысленным провинциалам:

— Три вороны, три галки играли в три палки. Даю три карты и даю деньги или беру из банка. Чем банк солидней, тем выгодней, купите дом и заведете ланду. Села ворона на березу и навалила два воза навозу, а галки для того летали на свалку… Заметываю. Прошу расступиться и не мешать любознательностью желающим успеха и счастливой судьбы.

Как нетрудно догадаться, тот успех сопутствовал лишь подсадным клиентам.

Впрочем, счастливые случайности на ярмарке все же бывали. Правда, они никак не связывались с карточной игрой. Вот что, например, писал один из современников: «1886 год. Нижегородскую ярмарку посетил царь Александр III… Молодой Владимир Смирнов поднес царю лафитник, тот сделал глоток и в задумчивости потрепал паренька по плечу. Потом опрокинул лафитник и прищелкнул пальцами. Вздох облегчения качнулся в воздухе. Это означало, что с сей минуты Петр Смирнов и сыновья становились поставщиками водки на императорский двор».

Не только о своем собственном кошельке заботились купцы на ярмарке. Не меньше, чем в большинстве российских городов, здесь была развита благотворительность. Правда, иной раз благотворительность была хотя и добровольная, но все же вынужденная. Вот, например, такой сюжет, описанный в «Иллюстрированном путеводителе по Н. Новгороду и ярмарке», вышедшему в конце XIX века: «В 1871 году по случаю появления в Нижегородской и смежных с нею губерний холерной эпидемии, комитетом общественного здравия в числе разных мероприятий по прекращению этой эпидемии были устроены, между прочим, на Нижегородской ярмарке общественные кухни и чайные, где приходящие могли бы иметь горячую пищу из свежих продуктов по дешевым ценам, от 3–5 коп. за блюдо и по 3 коп. за чай с человека. По прекращению холеры ввиду той громадной пользы, которую принесли дешевые народные столовые и чайные в 1871 году, эти заведения стали открываться во время ярмарки с 1872 года ежегодно. А так как собираемых денег на покрытие расходов по содержанию столовых и чайных было недостаточно, то ярмарочное купечество, приняв во внимание несомненную, существенную пользу, какую эти учреждения приносят бедному рабочему ярмарочному населению, решило на устройство столовых и чайных отпускать ежегодно 1500 руб.».

Но не одни лишь эпидемии толкали ярмарочных деятелей на благотворительные поступки. В 1881 году здесь, к примеру, на деньги купечества открыли ночлежный приют — своеобразнейшей архитектуры, из стекла и стали, более напоминающий ангар. В 1887 году на ярмарке построили особенный, благотворительный пассаж. Деньги, собранные за его аренду, поступали «в пользу Нижегородских детских приютов для обеспечения их верным доходом». В 1890 году были выстроены специальные благотворительные торговые ряды «в пользу Нижегородского Речного училища». И все это — помимо тех огромнейших денег, конечно, неучтенных, которые купцы давали нищим, жертвовали на церкви и т. д.

Неудивительно, что деятельность ярмарки приветствовалась, что называется, и в низах, и в верхах разношерстного русского общества.

Разумеется, одной из главных сторон жизни ярмарки были всякие развлекательные учреждения. Н. И. Собольщиков-Самарин разъяснял это весьма доходчиво: «Многие и очень многие почтенные толстосумы вырывались на ярмарку из-под надзора своих законных супруг, чтобы кутнуть раз в году во всю ширь русской натуры. Полтора месяца идет дым коромыслом. Тут на вольной воле есть где разгуляться: и девицы-красотки одна лучше другой, не то что своя шестипудовая Аграфена Поликарповна, и шампанского море можно вылакать, и никто не осудит. Никому и невдомек где-нибудь в Иркутске, что именитый, всеми уважаемый купец и градской голова невылазно сидит здесь в ресторане или шантане и пьет мертвую. Приказчиков с собой взял лихих; они по торговле или закупкам все оборудуют, а чтоб им рот зажать, на то капиталы имеются. Да коли и убыток «ярманка» даст — беда не велика; зато душеньку на полной свободе отвел».

Неудивительно, что развлечениям тут уделялось самое скрупулезное внимание. Сам знаменитый клоун Дуров по собственноличной просьбе губернатора ездил тут на свинье для удовольствия российского купечества. Был тут даже театр, куда приезжали гастролировать известные актеры. Однако большинство довольствовалось зрелищами незамысловатыми.

Путеводитель сообщал: «В балаганах незатейливые представления, неизбежный зверинец, стрельба в цель, панорама; многообещающие пестрые вывески, широкие афиши; на балкончиках балаганов паяцы, арлекин и прочие атрибуты народных гуляний. Во втором ряду целая серия каруселей и бойкий торг кумачом, сапогами, сладостями и иным простонародным товаром. Народные увеселения — наиболее шумная, постоянно волнующаяся бездною народа часть ярмарки; гул толпы, музыка, зазывания торгашей резко выделяются на общем, довольно чопорном фоне ярмарки; здесь она принимает оттенок сельских ярмарок-праздников».

Самым же популярным из аттракционов был так называемый «самокат». Историк А. П. Мельников описывал его в таких словах: «Деревянное тесовое здание строилось двухэтажное, внизу помещалась касса у входа; во втором этаже, куда вела обыкновенно скрипучая лестница, помещался самый самокат, внизу машина, приводящая шестернями в движение огромную карусель, двигавшуюся в горизонтальной плоскости в верхнем этаже; вокруг карусели шла галерея, снаружи и внутри ярко изукрашенная всякой мишурой, флагами, размалеванными изображениями невиданных чудовищ. На перилах этой галереи, свесив ноги к стоявшему перед таким зданием народу, сидел «дед» с длинной мочальной бородой и сыпал неистощимым потоком всевозможные шутки и прибаутки, остроты, причем предметом осмеяния нередко являлся кто-нибудь из толпы, на что последний не обижался, а даже отчасти был доволен, привлекая на себя всеобщее внимание. По тому же барьеру расхаживали, кривляясь, пестро разодетые в грязные лохмотья скоморохи, кто из них был наряжен петухом, кто страусом, кто котом, кто медведем, зайцем; откалывались разные шутки, возбуждавшие неумолкающий хохот окружавшей толпы».

Однако еще большей популярностью, чем «самокат», тут пользовались всякие трактиры, рестораны, кабаки.

— Эх, хорошо! — радовался на Нижегородской ярмарке певец Шаляпин. — Смотрите, улица-то вся из трактиров! Люблю я трактиры!

Н. Варенцов описывал в своих воспоминаниях ярмарочный общепит, так не похожий на обычные российские съестные и распивочные заведения: «Трактиры были наполнены хорами с певицами, хотя, может быть, и с небольшими голосами, но с красивыми лицами… Вспоминаю свои впечатления от первого посещения ярмарочного ресторана, куда я попал, чтобы пообедать, благодаря близости с моей гостиницей. Большая зала, залитая светом ламп, была переполнена публикой. Я заметил в самом удаленном уголке залы маленький столик, к нему и пробрался. Заказав обед, я с любопытством начал осматривать залу с сидящей в ней публикой. У каждого столика сидела своя компания, велся между ними общий разговор с хохотом; у некоторых из них лица были сосредоточены, и было видно, что они вели беседу деловую, только их лишь касающуюся, они подвигались друг к другу, шепча на ухо, слушавший его махал рукой и с раскрасневшимся от волнения лицом тоже отвечал ему на ухо, но было видно, что дело у них налаживается: один из них схватил руку другого и своей другой дланью ударил по ладони своего собеседника, тот не вырывал руку, а пожимал ее — дело состоялось…