Окаянная сила - Далия Трускиновская

— Сокол ясный!

— Да как же, Алена? — завопил дурак Федька. — Да куда ж я без тебя? Да коли уж отыскал!

— Отыскал? — От возмущения у Алены дыханье пресеклось. — Это ты с государем за морем меня отыскивать собрался?

— Да отыскал же!

— Что ты заладил как дятел — искал, отыскал! Разошлись дороженьки!

Ох, не надо было Алене препираться с Федькой, не надо было отвечать на его дурости иными дуростями. А оморочить его сильненьким словечком — и уйти потихоньку. Но такая злость напала на Алену, что она и про силушку свою почему-то забыла, такая злость, что хоть в волосы Федьке когтями вцепляйся, словно пьяная баба пьяному же мужику. Ведь кто ее в лесу силой брал, от кого брюхатой ходила, кровавые слюни утирала, на болотном острове озябала холодной смертушкой?

Однако Федька всё понял по-своему. Коли не убегает, а всего лишь ругается, стало, дело на лад пошло! В два шага оказался он возле Алены, схватил в охапку и принялся целовать посвежевшее на сытных кормах личико. И целовал, как шальной — в нос, в щеки, и бормотал несуразное, и с такой силищей к себе прижимал, что ребрышки едва не треснули…

— Уйди, постылый, уйди! — кричала Алена, не заботясь, что на их русскую перебранку сбегутся немцы. — Пес, вор, обзетильник, сволочь!

— Нашел же я тебя, нашел же! — отвечал дурак Федька. И целовал снова. Как ни мотала она головой, но один поцелуй пришелся и в губы.

Тут уж вовсе на Алену безумие нашло.

Губы должны были оставаться нетронутыми для того, у кого очи соколиные, брови соболиные, для Владимира!

Начисто позабыв диковинное свое похождение в веселом доме, но вдруг воспылав огнем несокрушимой верности, рванулась Алена — и вырвалась, и отскочила, и вознесла над головой руки, как отродясь не делывала, и уставила персты Федьке в глаза, и заговорила со знакомой и восторгающей душу яростью:

— Найди, морока, с любого бока — с ветреной и ответренной, с восхода и с запада! Заморочь голову, отведи глаза тридцать три раза!

И задрожали перед глазами, двоясь, колкие ветви того сухостоя, и поставила их Алена перед собой — иголками к Федьке, и замельтешили они в его глазах ржавым маревом!

— Морочная проказа, съешь мыслей чистоту, дай обморочную пустоту! — обратилась к тому мареву Алена. — Как младенец видит и не видит, слышит и не слышит, внимает и не понимает, так чтоб меня мой враг, раб Божий Федор видел и не видел, слышал и не слышал, речам внимал и ни черта не понимал!

Расхохоталась она победно — и оборвала смех, чтобы веско накрыть лихой заговор единым словом-замком «аминь».

Федька зашарил руками по пустоте, как бы норовя обнять и прижать к себе марево, затоптался и к Алене спиной повернулся.

— Алена! Алена! — в ужасе позвал он. — Да что ж это подеялось, господи? Иисусе Христе!

Вдруг его осенило — к великому неудовольствию ведуньи, принялся он не то чтоб читать вслух, а вопить не своим голосом спасительную молитву «Отче наш», и жутью было исполнено каждое словечко, и такова была проснувшаяся в Федьке с перепугу сила, что стало гаснуть напущенное марево!

На эти дикие молитвенные вопли отозвался кто-то поблизости криком «Ко мне, волонтеры!», раздался топот — караульщики мчались на помощь одуревшему Федьке.

— Гвоздей те в ноги, ни пути те, ни дороги! — кинула через плечо Алена, убираясь подальше от этого злосчастного места.

* * *

— Прежде всего — русский царь едет с посольством? — спросил, заметно волнуясь, фон Рекк.

— Да, и я видела его.

— Где? Там? В веселом доме? — наперебой загомонили господа.

— В веселом доме, — согласилась Алена, подивившись тому, что мужчины считают дела, которые там творятся, весельем.

Странно мыслили мужчины. Вот и сейчас они ради пустячного разговора забрались чуть ли не на чердак, сбились все вокруг единственной свечи, а на чердаке-то не жарко!

— Фрау Хелене! — Барон заговорил торжественно и едва ль не со слезой в голосе. — То, что вы нам сейчас расскажете, для нас очень, очень важно! От этого зависят судьбы наши и наших детей! Говорил ли царь что о Лифляндии? О положении лифляндского дворянства? О миссии Иоганна фон Паткуля при саксонском дворе? О войне?

Алена уставилась на него, приоткрыв рот.

Недолго длилась полнейшая тишина — негромко рассмеялся Рейнгольд.

— Помилуйте, Фриц! Сами-то вы о чем говорите с девками в веселом доме?!

И он обратился к Алене весело, ласково, приятельски, так что ей самой захотелось ответить как можно полнее и достовернее:

— Любезная, почтеннейшая фрау Хелене, говорил ли русский царь со своими спутниками о девицах? Об их уборах? О рижских женщинах? Как они ему понравились? Должно быть, он сравнивал их с московскими красавицами?

Алена покраснела — то, что Петр Алексеич сказанул о Таубхен, не во всяком обществе можно было повторить, да и не знала она по-немецки этого словца.

— Он мало говорил о женщинах, — собравшись с силами, ответила она.

— Но он оказал им внимание, я полагаю?

— Он оказал внимание…

Рейнгольд нагнулся и заглянул в глаза Алене.

То, что он исхитрился прочесть в тех глазах, ошарашило его до последней степени.

— Мой Бог, как вам это удалось?

Алена помотала головой. И в мыслях у нее не было проговариваться о своем странном похождении, а как-то само получилось.

— Господа мои, да это же неслыханная удача! — Рейнгольд, отступив, поклонился Алене так, как не поклонился бы и самой шведской королеве. — Господа мои, если на нашей стороне — метресса русского царя!.. Господа мои, впервые за десять лет Господь сжалился над нами!

Фон Рекк же уставился на Алену с таким подозрением, что ей стало неприятно.

— Фрау Хелене, вы действительно очаровали русского царя? — спросил он, вкладывая в свой вопрос двойной смысл. Уж он-то знал про загадочные способности фрау Хелене.

Алена кивнула.

— Может быть, мы составим петицию к русскому царю, а фрау Хелене тайно передаст ее? — предложил вовсе незнакомый Алене мужчина, в черном парике, но с рыжеватыми усами, в кафтане лилового бархата, в зеленых штанах да сверх всего этого — в малиновом плаще с лисьим подбоем. — Вряд ли люди Дальберга охраняют двери веселого дома, куда он ходит.

— Господа, господа, сперва нужно убедиться, что петиция не будет отвергнута! — возразил Рейнгольд. — Пусть фрау Хелене сперва подробно расскажет, что русский царь говорил о Лифляндии, о Риге, о своих планах. Не вышло бы так, что наша петиция из рук русского царя попадет прямо на стол к Эрику Дальбергу. Фрау Хелене?

Алена молчала. Ей сделалось до немоты стыдно.

Рейнгольд обвел собравшихся взглядом и так указал рукой на дверь, что, едва ль не разом понимающе кивнув ему, заговорщики покинули комнату.