Исповедь демонолога - Мария Николаевна Сакрытина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И как же этот мальчишка меня ненавидел!
Тем временем мастер согнулся в приступе кровавого кашля, а моя подвеска раскалилась. Я невольно потянулся к ней. Но стоило ее тронуть, как она сама скользнула обратно за ворот и остыла за одно мгновение.
Мастер вытер губы платком и хрипло сказал:
– Хорошо. Виета, довольно. Благодари Элвина, он решил вступи…
– Это неправильно – то, что вы делали, – перебил я с горячностью, которой сам от себя не ждал. – Так нельзя! Если… если вы так поступаете, то чем вы лучше животного? Это же совершенно бесчеловечно, аморально, противно! Так… так просто нельзя! Никогда. Зачем вы это делаете?
Криденс смотрел на меня с таким недоумением, что я решил было, что случайно заговорил на родном языке вместо нуклийского. Но куратор, похоже, меня понял.
– Кто, говоришь, твоя наставница?
– Леди Шериада.
Куратор убрал окровавленный платок и прищурился:
– Это она подарила тебе люмниум?
– Что, простите?
– Подвеску, артефакт у тебя на шее.
– Да.
Мастер кивнул и задумался, а Криденс удивленно покосился на него.
– Пожалуйста, встань, – попросил я.
Криденс медленно поднялся. Он еще шатался, но мою руку оттолкнул.
– Как ты посмел вмешаться?! – шепнула клипса его голосом.
– Но так быть просто не должно, – повторил я.
– Оставь, Элвин, он не поймет, – вздохнул мастер. – Поверь. У меня было двадцать лет, чтобы обдумать это, будучи камнем в кольце, – и то я понял не до конца. Что ж… Криденс, сегодня тебе повезло. В следующий раз я не буду так снисходителен. Если я пожелаю, ты станешь целовать обувь не только своей команде, но и всему Арлиссу. А теперь – уходи.
Я думал, Криденс теперь скажет что-нибудь вроде «мой отец это так не оставит». Неважно, как он относится к сыну: такое унижение слишком серьезно для аристократа.
Но Криденс промолчал. Он просто ушел, бросив напоследок на меня яростный взгляд. А я, снова почувствовав дрожь, опустился по стене на пол.
Пару мгновений спустя рядом опустился мастер Рэми.
– Вы будете пытать меня, как Криденса? – тихо спросил я, с трудом справляясь с голосом. – Потому что я вам тоже перечил.
– Ты. В Нуклии говорят «ты». Ты боишься?
– Да.
– И все равно перечил. – Мастер посмотрел на меня:
Я встретил его взгляд и поежился. Как объяснить, что я просто не смог бы дальше… Не смог бы себя уважать, как бы ничтожно это ни звучало из уст спутника, пусть и бывшего.
– Я обязан прочитать тебе лекцию, – помолчав, сказал мастер. – О том, что сила – центр всего в Нуклии. Я говорю об обществе волшебников, конечно. Но теперь это твоя жизнь. И тебе нужно привыкнуть – сломать себя и привыкнуть, потому что это сделает тебя сильнее. Но знаешь что? Я не уверен, что это правда. В своем мире я был как Повелители здесь – сильнее всех. И считал, что мне позволено все. Пока однажды я не встретил волшебницу, которая практически слово в слово прокричала мне то же, что и ты. В пыточной, знаешь ли, обычно говорят другие вещи, и я запомнил. Она умудрилась сбежать, но через несколько лет вернулась и победила меня на магической дуэли. Я был горд, но тогда просил пощады, потому что знал: мне нужно время, чтобы прийти в себя и ударить ей в спину. Однако щадить меня она не стала – превратила в опал. Позже я спросил, как превращение людей в камни сочетается с ее философией. Она показала свое отражение в зеркале – настроенном отображать истину, разумеется. Она стояла там: руки по локоть в крови, улыбка сумасшедшей, взгляд мученицы. А потом спросила: «Ты думаешь, убийства действительно делают сильнее? Посмотри на меня сейчас и скажи, ты правда так думаешь?» Потом я взглянул на себя и… Мне показалось, я понял, почему проиграл ей. Она тоже проиграла, когда не пощадила меня. Это порочный круг власти и жестокости, Элвин, и как только в него попадаешь, выбраться невероятно сложно. Сейчас ты еще целый. И я считаю это силой, потому что каждое убийство забирает и часть тебя безвозвратно. Знаешь, что с магами делает безумие? – Он покачал головой, а я невольно вспомнил приступы Шериады. – Но учти: демонолог с моральными принципами – здесь такого не видели, наверное, сотни лет. Твой личный наставник потребует от тебя жестокости и равнодушия. Не поддавайся. Или однажды закончишь в кольце, как я. Или обезумеешь, как все Повелители.
Он помолчал, а потом внезапно спросил:
– Ты умеешь медитировать?
– Что?
– Медитировать, Элвин. Тебе знакомо это слово?
– Да, я читал… Нет, не умею.
– Нужно научиться. Полагаю, один из факультативов мы для тебя выбрали. Что насчет остальных?
Остальными стали зелья, бытовая магия, нуклийский язык и культура, ментальная магия, а также артефакторика.
– Хватит пока, – отметив это в списке, сказал куратор. – Теперь что касается флера.
– Я… я не понял, зачем он нужен, – пробормотал я, снова делая огромное количество ошибок в нуклийском.
Мастер улыбнулся:
– Элвин, твоя наставница – ведьма. Ты не замечал за ней… Скажем так… Мы, волшебники, питаемся страстью, как… хорошим обедом. Нет, не как суккубы и инкубы – демоны желания. Они ненасытны и не готовы давать взамен – они могут только брать. Волшебники обычно хорошие любовники. Ты очень красив, и я не могу поверить, что ты не спал с наставницей.
При этом я покраснел. Как он может так легко говорить об этом?
– Элвин, в Нуклии секс обсуждают в том числе и за обедом, – улыбнулся куратор. – К этому тебе точно следует привыкнуть.
– Мы не спали, – выдохнул я. – Пожалуйста, не говорите… не говори так. Это мерзко. Леди Шериада считает так же.
– Естественно, она считает: она тоже из Средних миров. Но ей это можно, а тебе, Элвин, все-таки придется привыкнуть. Не всегда ведьма предлагает: ты можешь зайти в библиотеку, почувствовать себя дурно, прислониться к стеллажу, а очнуться у нее в спальне связанным. Для нее это будет игрой, она уверена: раз ты тоже волшебник, тебе это нравится. Ты из Средних миров, так что, если не желаешь проводить все свободное время в чьей-то постели… Что ж, учим флер.
С тех пор флером я пользовался, пока не изучил щитовые заклинания настолько, чтобы не беспокоиться об их надежности. По крайней мере, так, чтобы я не заметил. Это звучит нелепо, но изнасилование волшебника в Нуклии просто не существует. Ты