Зверобой - Джеймс Фенимор Купер

— Добро пожаловать, Зверобой! — воскликнула девушка, когда челноки поравнялись. — Мы пережили печальный и ужасный день, но с вашим возвращением одной бедой, по крайней мере, становится меньше. Неужели гуроны смягчились и отпустили вас? Или вы сбежали от них только с помощью собственной смелости и ловкости?

— Ни то, ни другое, Юдифь, ни то, ни другое. Минги по-прежнему остались мингами; какими они родились, такими и умрут; вряд ли их натура когда-нибудь изменится. Что ж, у них свои природные дарования, а у нас свои, Юдифь, и не годится говорить худо о своих ближних, хотя если уж выложить всю правду, то мне довольно трудно хорошо думать или хорошо отзываться об этих бродягах. Перехитрить их, конечно, можно, и мы со Змеем их впрямь перехитрили, когда отправились на выручку его суженой, — тут охотник засмеялся своим обычным беззвучным смехом. — Но обмануть тех, кто уже один раз был обманут, — дело нелегкое. Даже олени узнают все уловки охотника после одного охотничьего сезона, а индеец, который однажды раскрыл глаза на вашу хитрость, никогда больше не закрывает их, пока остается на том же самом месте. Я знавал белых, которые позволяли одурачить себя во второй раз, но с краснокожими этого не бывает. Все, что я знаю, я позаимствовал из практики, а не из книг; опыт — лучший учитель, мы хорошо запоминаем его уроки.

— Все это верно, Зверобой. Но если вы не убежали от дикарей, то каким образом вы очутились здесь?

— Это очень естественный вопрос, и вы очаровательно задали его. Вы удивительно хороши в этот вечер, Юдифь, или Дикая Роза, как Змей называет вас, и я смело могу сказать это, потому что действительно так думаю. Вы вправе называть мингов дикарями, потому что у них действительно дикие чувства, и они всегда будут поступать жестоко, если вы им дадите для этого повод. В недавней схватке они понесли кое-какие потери и готовы отомстить за них любому человеку английской крови, который попадется к ним в руки. Я, право, думаю, что для этой цели они готовы удовольствоваться даже голландцем.

— Они убили отца, это должно было утолить их жажду крови, — укоризненно заметила Гетти.

— Я это знаю, девушка, я знаю всю историю, отчасти потому, что видел кое-что с берега, так как они привели меня туда из лагеря, а отчасти по их угрозам и другим речам. Что ж, жизнь — очень ненадежная вещь. Наше знакомство началось необычайным образом, и для меня это нечто вроде намека, что отныне я обязан заботиться, чтобы в вашем вигваме всегда была пища. Воскресить мертвеца я не могу, но что касается заботы о живых, то на всей границе вряд ли вы найдете человека, который мог бы помериться со мной… Хотя, впрочем, я говорю это, чтобы вас утешить, а совсем не для хвастовства.

— Мы понимаем вас, Зверобой, — возразила Юдифь поспешно. — Дай бог, чтобы у всех людей был такой же правдивый язык и такое же благородное сердце!

— Разумеется, в этом смысле люди очень отличаются друг от друга, Юдифь. Знавал я таких, которым можно доверять лишь до тех пор, пока вы не спускаете с них глаз; знавал и других, на обещания которых, хотя бы сообщенные вам при помощи маленького кусочка вампума, можно было так же полагаться, как будто все дело уже закончено в вашем присутствии. Да, Юдифь, вы были совершенно правы, когда сказали, что на одних людей можно полагаться, а на других нет.

— Вы совершенно непонятное существо, Зверобой, — сказала девушка, несколько сбитая с толку детской простотой характера, которую так часто обнаруживал охотник. — Вы совершенно загадочный человек, и я часто не знаю, как понимать ваши слова. Но вы, однако, не сказали, каким образом попали сюда.

— О, в этом нет ничего загадочного, если даже я сам загадочный человек, Юдифь! Я в отпуску.

— В отпуску? Я понимаю, что значит это слово, когда речь идет о солдатах. Но мне непонятно, что оно означает в устах пленника.

— Оно означает то же самое. Вы совершенно правы: солдаты пользуются этим словом точно так же, как пользуюсь им я. Отпуск — значит позволение покинуть лагерь или гарнизон на некоторое, точно определенное время; по истечении этого времени человек обязан вернуться и снова положить на плечо мушкет или подвергнуться пыткам, в зависимости от того, солдат он или пленник. Так как я пленник, то мне и предстоит испытать участь пленника.

— Неужели гуроны отпустили вас одного, без конвоя?

— Конечно, я не мог бы явиться сюда иначе, если бы, впрочем, не удалось вырваться силой или с помощью хитрости.

— Но что для них служит порукой вашего возвращения?

— Мое слово, — ответил охотник просто. — Да, признаюсь, я дал им слово, и дураки были бы они, если бы отпустили меня без этого. Ведь тогда бы я не обязан был вернуться обратно и испытать на собственной шкуре всю ту чертовщину, которую может придумать их злоба: нет, я бы просто вскинул винтовку на плечо и постарался пробраться в делаварские деревни. Но господи помилуй, Юдифь, они знают это не хуже нас с вами и, уж конечно, скорее позволили бы волкам вырыть из могил кости своих отцов, чем мне уйти без обещания вернуться обратно.

— Неужели вы действительно собираетесь совершить этот самоубийственный и безрассудный поступок?

— Что?

— Я спрашиваю: неужели вы намерены снова отдаться в руки безжалостных врагов, чтобы только сдержать свое слово?

В течение нескольких секунд Зверобой глядел на свою красивую собеседницу с видом серьезного неудовольствия. Затем выражение его честного, простодушного лица изменилось как бы под влиянием какой-то внезапной мысли, после чего он рассмеялся своим обычным смехом.

— Я сперва не понял вас, Юдифь, да, не понял. Вы думаете, что Чингачгук и Гарри Непоседа не допустят этого. Но, вижу, вы еще плохо знаете людей. Делавар — последний человек на земле, который станет возражать против исполнения того, что сам он считает моим долгом; а что касается Марча, то он не заботится ни об одном живом существе, кроме самого себя, и не станет тратить много слов по такому поводу. Впрочем, если бы он и вздумал заспорить, то из этого ничего бы не вышло. Но нет, он больше думает о своих барышах, чем о своем слове, а что касается моих обещаний, или ваших, Юдифь, или чьих бы то ни было, то они его нисколько не интересуют. Итак, не волнуйтесь из-за меня, девушка. Меня отпустят обратно на берег, когда кончится срок моего отпуска; а если даже возникнут какие-нибудь трудности, то я недаром вырос и, как это говорится, получил образование в лесу, так что уж сумею выпутаться.

Некоторое время Юдифь ничего не отвечала. Все ее существо, существо женщины, которая впервые в жизни начала поддаваться чувству, оказывающему такое могущественное влияние на счастье или несчастье представительниц ее пола, возмущалось при мысли о жестокой участи, которую готовил себе Зверобой. В то же время чувство справедливости побуждало ее восхищаться этой непоколебимой и вместе с тем такой непритязательной честностью. Она сознавала, что всякие доводы бесполезны, да в эту минуту ей было и неприятно умалить какими-нибудь уговорами горделивое достоинство и самоуважение, сказавшиеся в решимости охотника. Она еще надеялась, что какое-нибудь событие помешает его самозакланию; прежде всего она хотела узнать все относящиеся сюда факты, чтобы затем действовать сообразно обстоятельствам.