"Шпионы Ватикана..." О трагическом пути священников-миссионеров. Воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел - Пьетро Леони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одному католическому архиепископу во время следствия сулили назначение патриархом Московским, если он откажется от послушания Папе. Апостольскому администратору Л. обещали епископскую митру при условии его подчинения патриарху Алексию. Священника Я., семидесятилетнего старика, после восьми лет заключения перевели в Киев, где долгие месяцы мучили допросами, вытягивая из него информацию о «шпионской» деятельности Католической Церкви; ему также предлагали выход на свободу и епископский сан в обмен на службу органам.
Свидетелей обвинения Алексия и его иерархов я встречал и среди многих православных, священников и верующих; они обижались, что московскую «Церковь» называют православной; рассказывали о случаях доноса того, что было услышано на исповеди. Не мудрено, что сейчас мало охотников исповедаться попам Алексия. В 1944 году в Одессе один православный священник по приказу будущего «епископа» Сергия Ларина написал и вручил ему автобиографию: спустя некоторое время он был арестован и нашел автобиографию на столе у следователя. Отец А. Дзаватти передал мне свидетельство православного священника из Минска о своем «епископе»: последний поведал ему, что у него имеется тайный номер телефона для связи с НКВД. Оба «епископа» были преданы советской власти.
А вот другой епископ предан не был; сперва, проглотив советский крючок, он отправился из Маньчжурии в Москву для соединения с патриаршей Церковью, воскресшей к новой жизни. Ему дали епархию, служение его, однако, длилось недолго: его арестовали за то, что в проповеди он призвал родителей воспитывать детей в вере. Другого маньчжурского священника, также приехавшего служить Христу в «Церкви» Алексия, арестовали за распространение среди паствы напечатанных на машинке молитв. Ясно, что задачи священника и епископа, которые состоят в общении с патриархом Алексием, совершенно иные.
Старый украинский католический священник говорил мне, что «епископ» Одесский Сергий Ларин раньше был советским прокурором: разумеется, такой человек будет предан правительству. Горе неверным и нерадивым! Наш Сергий Ларин мог бы поведать много любопытного из долгой своей одиссеи; с 1947 по 1954 год он не задерживался более двух лет ни в одной епархии. Мог бы рассказать, какой «болезнью» страдал епископ Житомирский, затем епископ Тульский и, наконец, Астраханский и Сталинградский, ведь он заменял их всех ввиду их «госпитализации» в ЧК. Ларин мог бы сообщить о степени тяжести тех «недугов» и указать, что лекарство от них — послушание безбожной власти. Сергий Ларин, наконец, мог бы сказать нам, как идут дела с генеральным планом, составленным им уже в 1944–1945 годах, — сей план устанавливал в будущем «единую, святую, русскую и апостольскую Церковь».
Напрасны эти мечтания! Кафолическая Церковь, единая, святая и апостольская уже существует; она получила вечные обетования от Сына Божия. Однако происходящее в Советском Союзе впечатляет: когда задумываешься о форме послевоенного осквернения церквей, стократ страшнее прежнего, вспоминаешь пророчество Даниила, упоминаемое Христом, о мерзости запустения на святом месте. Когда я служил в Одессе, один украинский священник посоветовал мне прочитать «Повесть об Антихристе» Владимира Соловьева. Священнику казалось, что Советы многое позаимствовали у великого русского мыслителя.
Я прочитал. В заключительной сцене представлен в объятиях сверхчеловека, повелителя мира, чернокнижник Аполлоний, которого император поставил антипапой, и он убил молнией последнего Папу Петра II и старца Иоанна, открытых противников соединения с властителем, поставившим себя на место Бога. Если объятие лжепророка с антихристом уже тогда (в 1944–1945 годах) напоминало дружбу Сталина с Московской Патриархией, то в дальнейшем, когда началась борьба против Католической Церкви, сходство стало еще больше.
Что сказать? Может, мы оказались перед лицом антихриста, как утверждают многие верующие в России? Пожалуй, нет. Однако нужно помнить, что антихрист, сын погибели, которого Господь Иисус Христос убьет духом уст своих (2 Фес. 2), апокалипсический зверь, который будет ввержен в озеро огненное и серное вместе с лжепророком (Откр. 20, 10), имеет своих предвестников в веках, и нет ничего удивительного, если последние частично уже идут по пути, на который тот вступит в свое время. Я не говорю, что большевизм является апокалипсическим зверем во плоти, но, по-моему, он — лучший предвестник антихриста. Не мудрено, что Вавилон нашего времени нашел себе достойного лжепророка в лице патриарха Алексия.
Между Горьким и Потьмой на маленькой пересылке у железнодорожного узла Арзамас, уже близко к Мордовии, мы простояли полтора дня. Да и ехали медленно; в итоге, выехав из Горького в начале Страстной Неделе, мы добрались до места назначения лишь к Страстной субботе, 9 апреля.
Концом пути стала не Потьма, а лагпункт старого Темлага, с 1948 года преобразованного в Дубравлаг. За эти годы лагпункт, на котором осталась большая часть этапа, сменил номер с двенадцатого на одиннадцатый и перестал быть центральным. Поселок назывался Явас: знакомые места, нерадостные воспоминания. Неподалеку в 1947 году я провел два месяца в штрафном изоляторе, здесь, вблизи запретной зоны, получил второй срок, по которому мне оставалось досиживать семнадцать лет.
Но не будем о печальном, ведь завтра Пасха, Воскресение Христово, и на этот раз я отслужу ее торжественно, раз уж новое начальство не успело окружить меня церберами. Я, впрочем, тоже не успел сообщить о себе многочисленным католикам на двенадцатом лагпункте. Богослужение в утро Пасхи я провел уже на виду, не скрываясь, прямо в бараке, перед тумбочкой, используя два последних огарка. Так же открыто я надел столу, которую сшил в Абези вместо утраченной.
В тот день, как и в пасхальный понедельник, народу пришло много, человек девять. Я был не единственным католическим священником на этом лагпункте, было еще четверо священников разных национальностей. Был литовский епископ Казимир Дулбинскис[157], который вечером в Пасху устроил нам братскую трапезу. Мы еще не знали, что это прощальный ужин, через несколько дней епископа и двух священников перевели на другие лагпункты.
В Явасе было много иностранцев, собранных по разным лагерям СССР, немало с Воркуты. Чувствовалось разное умонастроение: одни, кого удалось «перевоспитать» в заключении, вели себя потише и более покорно; другие, кого тундра закалила, кто не терпел советского ига, уже не могли сносить призывы перевоспитателей. В такой атмосфере начальство предложило нам подписать Венское обращение за разоружение и запрещение атомного оружия. Звучало неплохо, не знай мы, с какого амвона нам читают проповедь. Все это движение имело началом и концом Москву и советскую пропаганду, а может, и оборонную промышленность, отставшую в атомном вооружении.
В четверг после Пасхи нас собрали в клубе и предложили поставить подписи под Венским обращением. Текст его состоял из потока наглых обвинений: якобы свободный мир готовит атомную войну и намерен совершить агрессию против мирных стран народной демократии. Сначала с длинными речами выступили два офицера и угодливый зек, так называемый старший культорг. Потом спросили, кто хочет взять слово: первым выступил какой-то азиат, похваливший начинание; но после него многие выразили сомнение, удобно ли подписываться нам, иностранцам, ведь может статься, придет время давать ответ своим правительствам, которые Венское обращение обвиняет, может быть, несправедливо.