На пути "Тайфуна". А теперь на Запад - Александр Калмыков

– В общем, вы полагаете, что его отец тоже толковый командир?

– Абсолютно уверен, тем более после того, как я с ним долго беседовал в дороге. И еще, самое главное, что мне понравилось в Сысоеве-младшем, это его гордость за то, что он не потерял ни одного подчиненного. Раненые, конечно, были, зато ни один человек у него на батарее не погиб.

– Хорошо, я уже написал рекомендацию вашему бывшему майору, чтобы его восстановили в звании и направили командиром батальона ополчения. И заодно позаботился, чтобы вопросов к нему ни у кого не возникло. А война в горной местности с мобильными группами противника это очень интересная тема. Боюсь, в будущем она может стать для нас очень даже актуальной.

* * *

Проводив Куликова до двери, я завалился на диван и предался мрачным размышлениям. Ну что это за безобразие. Первый в новейшей истории попаданец из будущего пребывает в Москву, а никто из информированных лиц не желает на него взглянуть. Даже немного обидно. Ладно, чай с плюшками в Кремле мне совсем не нужен, но вот посмотреть на правителей страны вживую очень хотелось бы. А вот они мною, похоже, совсем не интересуются. Почему же они все такие нелюбопытные?

Когда неожиданно зазвенел звонок, я бросился в прихожую, поверив, что меня наконец-то зовут на прием к вождям. Немного пораженный моей прытью, Леонов мягко оттер меня от двери и попросил подождать в комнате. Порядок есть порядок, и пока открывалась дверь, я не высовывал носа в коридор. Мало ли кто за мной охотится, а во второй раз могут прислать профессионалов. Но это были не похитители и не посыльные из Кремля, а всего лишь вернулся ординарец, вручивший мне толстую пачку купюр.

– Тут сколько? – поинтересовался я, с любопытством разглядывая бумажные деньги, непривычно большого размера.

– Пять тысяч ровно. Набежало еще больше, но я подумал, что этого пока хватит.

– А какой у меня оклад?

– Так… – задумался Авдеев, – старший лейтенант на должности командира роты, это будет… ну примерно девятьсот с лишним в месяц. Тот, настоящий Соколов, вечная ему память, особо не тратился, так что денег у тебя накопилось порядочно, я даже все забирать не стал.

Много это пять тысяч или нет, я не представлял, поэтому поинтересовался, какая сейчас средняя зарплата по стране.

– До войны была примерно триста пятьдесят. А лейтенант-комвзвода получает восемьсот. С полевыми, конечно.

– Ничего себе, все-таки заботятся о военных, – присвистнул я уважительно. У нас-то, в будущем, если офицерам и поднимут зарплату, то только перед выборами.

– Еще бы, – довольно улыбнулся Авдеев. – Девять девушек из десяти предпочтут военного любому другому кавалеру.

– А десятая?

– Ну, это, естественно, та, у которой есть жених-инженер, – заметил Леонов, спешно одеваясь. Его тоже куда-то вызвали, но куда, он не говорил, а мы любопытствовать не стали. Корпоративная этика госбезопасности – не суй свой нос в чужие дела. Когда понадобится, тебе все скажут.

* * *

Кроме денег, Авдеев еще притащил стопку газет за последние дни, в которую я тут же и вцепился, спеша узнать последние известия. Новости с фронта, вопреки моим опасениям, были только хорошие. Крым пока еще держится, хотя когда Сиваш замерзнет, немцы наверняка попытаются по нему пройти. Под Харьковом относительно спокойно, противник растратил все свои силы в бесплодных атаках и теперь отдыхает. Правда, южнее немцы попытались прорваться к Мариуполю, но не дошли. Курск, если верить карте, приведенной в газете, блокирован надежно, и фрицам из окружения уже не вырваться. Начало наступлению положено хорошее, и я был уверен, что это еще только цветочки. Зря, что ли, мы всю осень резервы копили и московские заводы не эвакуировали.

Достав старую карту, где мы помечали линию фронта, я начал вносить в ней изменения, в соответствии со сводками Совинформбюро, и прикидывать, где наши вскоре должны ударить. В предвкушении немалых результатов скорого зимнего наступления, я начал напевать, но чтобы не отвлекать свой могучий интеллект от анализа стратегической ситуации, завел бессмысленную «Рамамба хара мамба рум».

– Хе-хе, – ехидно усмехнулся Авдеев, точивший мне карандаш, – значит, в Индии ты все-таки тоже побывал. Опять у тебя индийские словечки проскакивают.

– Что значит опять? Разве уже были? Какие? – затараторил я.

– Ну, например, «масаракш».

Не ожидал я от себя такого, честно не ожидал:

– И когда же я это говорил?

– Да когда «ганомаг» разбил. Ты за одну минуту больше ругательств выдал, чем до этого за целый месяц. А я помню из «Маугли», что по-индийски «ракшас» это демон. Ты лучше спой что-нибудь по-ихнему, я слышал, у индусов песни очень красивые.

Ну, эту просьбу выполнить трудновато. Вот чем-чем, а индийским кино никогда не увлекался. Впрочем, зато я знаю одну афганскую песню. Какая разница, Афганистан тоже британская колония. Не то чтобы я полиглот, но еще когда в детстве смотрел мультфильм «Полигон» про автоматический танк, то запомнил красивую мелодию, которая в нем звучала, а много позже узнал, что там еще и слова есть:

– Танха шодам танха, асуда аз гавха…

– Хорошая песня, – одобрил Паша, закончив записывать слова в блокнот, – даже если петь твоим голосом. У вас, наверно, она страшно популярна?

– Да нет, мягко говоря не очень, а почему, не знаю. – Ну не буду же я рассказывать, что после выхода на экран «Полицейской академии» эта мелодия стала ассоциироваться исключительно с баром «Голубая устрица». Да, тогда американское общество еще не страдало от излишней политкорректности и толерантности, и все вещи назывались своими именами. Плохие парни в кино обязательно попадали туда, где, по мнению сценариста, им самое место, и никто из-за этого не возмущался. Ну ладно, черт с ней, с иностранной поэзией, лучше напевать отечественных бардов:

– Подожди, – прервал Авдеев, доставая другой блокнот, поменьше. – Сейчас запишу. Где тут у меня страничка о смутном времени…

– Постой, постой, ты что имеешь в виду, – запротестовал я, не понимая, о каком таком времени он говорит.

– Все, что ты рассказываешь о семнадцатом веке, смутном времени и вообще о далеком прошлом, я записываю отдельно.

Это что у нас получается, в песне есть слова «Мне триста лет», а сейчас первая половина двадцатого века. Значит, вычитаем три века и попадаем в семнадцатый. Ну да, примерно так и есть. Вот черт, что он может обо мне подумать, надо скорее оправдаться.

– Да это не я, это «Машина времени»…

– Да ты что, – округлил глаза Авдеев, – как в романе Уэллса?

– А, ну просто к этой книге придумали песенки, и я вот одну вспомнил. – Уф, кажется, опять вывернулся. Уж лучше Высоцкого петь, в конце концов, попаданец я или нет.