На пути "Тайфуна". А теперь на Запад - Александр Калмыков

– Если даже изнеженный человек из будущего справился, в смысле я, то современная девушка тем более сможет. Да и что там делать, хватай патрон и отправляй в ствол, затвор-то полуавтоматический. Тут главное требуется внимание, чтобы направлять снаряд ровно и до щелчка. Все это, конечно, до первой неисправности. Если, к примеру, затвор заклинит или капсюль попадется недовинченный, то санитарка сама не справится. Да, кстати, тут же нигде не написано, какие орудия были у нас под Курском.

– ЗИС-3, но я сомневаюсь, что их разрешат показывать. Для съемок приготовили «сорокапятки» и списанные гаубицы.

– Да что тут секретность разводить, – возмутился я, – можно подумать, немцы новые пушки еще не видели. Мы же не технологию производства раскрываем. Наоборот, нужно показать в фильме, что вот такие замечательные орудия сделали нам наши рабочие и конструкторы. Прорекламируем, так сказать.

В общем, можно констатировать, что мой первый опыт в качестве сценариста оказался успешным. Куликов остался доволен произведением Бондарева в моем пересказе, но, спрятав все наброски в портфель, он не спешил уходить, а мялся, пытаясь что-то сказать. В таком странном состоянии мне его видеть еще не приходилось. Было ясно, что случилась какая-то крупная неприятность. Наконец, гэбэшник собрался с духом и выпалил:

– Вы знаете, но вашего деда мы найти так и не смогли.

– Он что, погиб?

– Нет, не в этом дело. Просто мы так и не смогли узнать, в какую часть его направили.

– Странно, я понимаю, что у вас компьютерных баз данных пока нет, но ведь его военкомат находится не на оккупированной территории, все архивы доступны.

Нельзя сказать, что эта новость меня озадачила. Вовсе нет, она просто ошарашила и поразила до глубины души. Майор молодец, что приберег ее под конец, иначе я бы не на один вопрос внятно не смог бы ответить.

Когда голова стала кружиться чуть медленнее, я попробовал собраться с мыслями. Не могло ли получиться так, что хронопотоки компенсировали привнесенные мной изменения, и мой дедушка просто исчез. А может, постарался Маленков со товарищи или же всеми горячо любимый Никита Сергеевич? Перебрав самые экзотические причины, я мысленно стукнул себя по лбу. А потом, для острастки еще раз, уже по-настоящему.

– Послушайте, кажется, я понял, в чем дело. В Книге памяти нашей области и в списках потерь, хранящихся в Центральном архиве, его возраст указан с ошибкой на десять лет. Год рождения в документах написан 1912-й, а где-то и 1913-й.

– Странная опечатка.

– Еще бы не странная, ведь в том же Новоанинском военкомате зарегистрирован его старший сын, мой дядя, двадцать четвертого года рождения, которого, кстати, в следующем году в армию заберут. Понятно же, что в одиннадцать лет сына родить нельзя.

Куликов просветлел лицом, найдя объяснение мистическому исчезновению:

– Любопытная история, а ведь если бы возраст был указан правильно, то вашего деда могли бы направить в тыловые части, и ему не пришлось бы ходить в атаку. Почему же так произошло? А у вашего дяди как судьба сложилась?

– Воевал связистом, соединял разорванные провода под огнем противника, за что награжден орденом и медалями. В своем последнем бою, уже в апреле сорок пятого, поднял солдат, которые залегли под пулеметным огнем.

– В атаку?

– Да нет, немец прижал все его отделение пулеметным и минометным огнем. Не знаю, что их командир делал, но мой дядя вывел бойцов из-под огня. В общем, всех спас, но сам получил смертельные раны. Его за этот подвиг приставили к ордену. А похоронка как раз к дню Победы пришла. Вот такая грустная история.

– Ясно, – вздохнул майор, – а другой ваш дед, который сейчас на «Баррикадах» работает?

– Он бы, наверно, так и остался на заводе до конца войны, но когда немцы подошли к Сталинграду, предприятие закрыли. В трудовой книжке у него написана дата увольнения 23 августа 1942 года в связи с эвакуацией завода.

– И последний вопрос, а то вы уже вымотались. Расскажите мне о вашем майоре Сысоеве. Это дело я тоже ни на кого свалить не могу.

– Ну, как вы понимаете, самого майора я знаю лишь недавно, но зато могу судить по его сыну.

– Понятно, – кивнул гэбэшник, – каков он сам, так и детей воспитал.

– Так вот, лишь только мы ввели армию в Афганистан, Сысоев-старший тут же позвонил сыну, который в то время служил в Германии, и поинтересовался, почему это он еще не на войне.

Куликов рассмеялся:

– Сразу видно потомственного офицера. Я своему старшему тоже помог с Дальнего Востока сюда перебраться. Он у меня теперь в артиллерии РГК служит. Считай, практически на фронте.

– Ну вот, вскоре у них офицеров собрали, а надо сказать, что в ГДР у нас стояли самые элитные части, в которые обычно направляли лучших командиров, и стали спрашивать, у кого какие достижения. Все тут же с готовностью начали перечислять свои недочеты, выговоры и замечания. Ну а Михаил Петрович, он тогда, наверно, капитаном был, с гордостью отрапортовал, что у него батарея в образцовом порядке. Вот его одного из всего дивизиона в Афган и отправили.

– Уже впечатляет. Про войну он что-нибудь рассказывал?

– Рассказывал, да еще сколько, но я же не артиллерист, и мало что тогда понял. В общем, он придумал новый метод ведения огня, чтобы эффективнее поддерживать наши колонны. Дело в том, что местность там горная, дорог мало, душманы постоянно устраивают засады, а в начале войны новую тактику еще толком не выработали. Так что проводка автоколонн и ее защита артогнем была сложнейшей проблемой. Да и обычной задачей артиллерии, как вы понимаете, является борьба с традиционным противником на равнинной местности.

– Конечно, – кивнул майор, – под это все ее нормативы и подготовлены.

– Подробные карты, которые позволяли бы артиллеристам стрелять по координатам целей, тоже не выдали. Кстати, даже когда к концу войны составили «пятидесятки», их разрешали держать только в штабах, чтобы ни в коем случае не попали в руки врагам. Впрочем, даже с картами пехотные офицеры толком корректировать огонь не умели. В общем, приходилось вести стрельбу с неполными данными, в незнакомых условиях горной местности и без адекватных огневых таблиц. Для этого Сысоеву и пришлось разрабатывать свою методику. Я в артиллерии не разбираюсь, да и рассказывал он мне это давно, так что могу что-нибудь переврать. Сначала батарея тщательно пристреляла все ключевые точки на отведенном ей участке, так чтобы можно было накрывать цель практически первым выстрелом. Когда приходилось прикрывать автоколонну, по мере ее продвижения батарея заранее обстреливала вероятные места засады. В узких местах, там где, к примеру, ущелье, осуществлялось огневое окаймление дороги заградительным огнем.

– На месте душманов я бы догадался занимать позиции поближе к дороге, чтобы артиллеристы боялись задеть своих.

– А то они не додумались. Как-никак, у них было полно штатовских инструкторов. Но в этом случае артиллеристы поступали просто. Первым залпом укладывали снаряды в полукилометре от своих, а потом с каждым выстрелом вносили поправку, постепенно приближая разрывы к противнику.