Стекло и дерево - Сергей Буянов

– Вот ты мне скажи! – дыхнув перегаром, гаркнул дегенерат. – Могу я уйти на больничный, а?

– Да, на больничный, – эхом отозвался врач. – Что болит?

– Душа! – алкаш хлопнул себя в грудь. – И вот, нога! – мужик постучал по протезу.

– А голова болит?

– На части рвётся!

– Как вы это заметили? – с участием поинтересовался Любимов.

– Да как же не заметить! – подскочил пациент. – Вот, Данилыч всю свою жизнь положил за Государство!

– Кто это? Данилыч? – заинтересовался Рим.

– Дак, мать твою! – кулаком шваркнул об стол мужик. – Это и есть я!

Любимову стало всё понятно. О психическом расстройстве здесь нет и речи. По инерции он продолжил опрос.

– И что?

– Бюллетень мне нужен, – поменял тактику Данилыч.

– Обратитесь по месту учёта, – предложил Рим, как можно мягче.

– Слушай! А ты на хера здесь сидишь? Доктор наук, падла!

Данилыч намеренно шёл на конфликт. Он вёл себя вполне осознанно – о невменяемости пациента не пришла бы в голову мысль и дилетанту.

– Понимаете, – протянул открытыми ладонями вперёд руки Любимов, – я не уполномочен давать больничные листы – таковы правила!

– Да кто их выдумал? Вот ты, врач или хрен собачий?

– Врач.

– Давай бюллетень! Не видишь, тяжело мне?

– И работать вы не можете, – скорее констатировал, чем спросил Любимов.

– Во, во! – обрадовался Данилыч. – Не могу!

– Надо сдать кровь, – предложил Рим.

– А! На алкоголь хочешь взять, сука!

– На электролиты.

– Знаем мы ваши заморочки! Не дашь бюллетень?

– Обращайтесь к лечащему врачу, – Любимов встал из-за стола, всем своим видом указывая на окончание приёма.

Данилыч разразился бешеным потоком отборного мата, но всё же вышел вон. Тотчас вошла Дулина.

– Рим Николаевич, – не стала коверкать имя Ежиха, – наверное, наши больные вам совсем не подходят?

– Больные, они и есть больные, – уклончиво ответил Рим. Надо же, какое участие!

– Я вот лично была против этой дурацкой затеи! Использовать доктора наук для рядового консультативного приёма – это как компьютером гвозди заколачивать! Вот смотрю и поражаюсь тупости руководства! Ваш ректор попросту идиот! Аты как думаешь?

– Всякий труд почётен, – не поддался на провокацию Рим.

– Брось Ваньку валять, Рим Афанасьевич! Ведь вижу, теряешь здесь даром время. Знаешь, я тебя освобождаю от этой почётной обязанности! Топай в своё отделение и делай науку!

– Ещё не окончены часы приёма.

– Хочешь сказать, что я не могу тебя отпустить, не имею полномочий? – вкрадчиво спросила Дулина.

– Не хочу, – улыбнулся Рим.

– Тогда иди по своим делам! А если нужна тебе официальная бумага, получишь её завтра.

– Завтра?

– Конечно, завтра же! Ты здесь занимаешься ерундой! Затея Главного глупа по природе. Он быстро поймёт это и отменит своё решение. Вот и Васильчиков был против. А тебе, Рим, нет чтобы подойти ко мне, посоветоваться, взял и согласился на заведомую глупость! – чисто по-матерински пожурила Евгения Евгеньевна молодого учёного.

Рим терпеливо смолчал.

– Хоть поздно, но лучше исправить, чем продолжать эту галиматью! Всё, свободен! Пациентами я займусь сама!

Рим усмехнулся в душе. Он представил себе, как пришёл за советом к Дул иной, и что бы она ответила. Вот ведь как!

Оказывается, Ежиха-то была против этой затеи! Стоило лишь поклониться! Тогда и не сорвалась бы поездка.

Первый серьёзный бой проигран.

Остаётся лишь надеяться, что подобное не повторится. Рим поплелся в своё отделение.

Действительно, следующим утром появилась бумага, отменяющая приказ ректора о консультативном приёме. Ежиха лично извинилась перед профессором и горячо пообещала, впредь стараться быть в курсе событий, дабы не препятствовать движению науки.

Говорила она очень убедительно, используя собственную лексику. Егор Степанович покивал, поулыбался и сердечно попрощался. Едва Дулина покинула кабинет, он тотчас связался с ректором и добился аудиенции.

Ежиха с чувством превосходства смотрела вслед удаляющемуся автомобильчику профессора. Поехал в институт. Ректор осознает, пообещает и, вполне возможно, прекратит принимать столь скоропалительные решения. Но это уже не имело ни малейшего значения.

– Что ты тут делаешь? – испугался Рим, увидев Эвелину у дверей своей квартиры.

– Не рад? – улыбнулась Эвелина – виновато и обиженно одновременно.

– Рад, но, – Рим взглянул на часы.

– Куда-то спешишь, Рим?

– Вообще-то, да. Но раз у меня такая гостья, можно и отложить.

– Так и будем стоять?

– Почему же, зайдём, – Рим сунул ключ в замочную скважину. Самому непонятно почему руки задрожали, как и голос. В голове появились разноречивые мысли. Он взволновался не на шутку. Или это тяжёлый день так повлиял на нервную систему?

Эвелина подумала: зачем она пришла? Самое разумное – немедленно уйти! Она решила попрощаться.

– Рим.

– Да, – отозвался Любимов, все ещё не справившись с замком.

– Ты мог бы проводить меня?

– Конечно, – массивная металлическая глыба отворилась, – обязательно!

Неожиданно достаточно ловко он открыл вторую, коммунистическую, лёгкую деревянную дверь.

– Прошу, – гостеприимным жестом пригласил Рим.

Ничего не оставалось делать, как войти – иное поведение посчиталось бы хамством. Эвелина, волнуясь, пересекла порог.

Шагнула в будущее и улыбнулась собственной мысли.

Её открытая и непосредственная улыбка как будто осветила сумрачную прихожую, в её добродушном свете растворились самые тёмные уголки неловкости в подсознании. Рим заворожено наблюдал за превращениями в собственной квартире. Тишина не пугала, скорее наоборот, – предвещала нечто прекрасное. Похожее безмолвие бывает перед рассветом, когда вся природа замирает на короткий миг, чтобы снова возродиться. В такие минуты весь мир кажется чудесным. Кому чуждо предвестие прекрасного? Эта тишина никогда не обманывает, вслед за прохладным, красноватым заревом появляются первые лучи солнца, и с каждым мигом становится всё теплее и светлее. А потом наступает день со всеми его хлопотами и заботами.

Возникшими ассоциациями и соображениями они могли поделиться друг с другом. Только вот, нужно ли разрушать тишину звуком пусть даже мягкого, но достаточно резкого для неё, голоса?