Ритуал - Маркус Хайц

Он как раз закончил, когда поблизости раздалось злобное рычание.

Малески тут же обернулся, нацеливая мушкет туда, откуда послышался звук. Вот она! Он увидел бестию, которая скорчилась в каких-то шести шагах от него, изготовившись к прыжку.

На сей раз он не повторил собственной оплошности, не заглянул в горящие красным, парализующие глаза, а сосредоточился на длинной безобразной морде и спустил курок. Отдача прошила все его тело до самой раны. Он вскрикнул. Силы оставили его левую руку, и тяжелый мушкет выскользнул на землю.

Когда пороховое облако развеялось, Малески разглядел в двух шагах перед собой вонючее тело бестии. Лившаяся из двух ран в груди кровь сбегала в листву.

— Все-таки я тебя пристрелил, — удивленно сказал он и достал серебряный кинжал, чтобы вонзить его в сердце оборотня.

Опустившись на корточки, он с трудом перевернул бестию на спину, раздвинул задние лапы и посмотрел: самец. Антуан. Молдаванин занес клинок над сердцем и…

…и понял, какую совершил ошибку.

Веки взметнулись, из-под них зверски блеснуло красным.

— Пули-то не серебряные, — злобно просипел Антуан. — Я за тобой наблюдал.

Перекатившись, он сбил Малески с ног. Морда с острыми клыками дернулась вверх и откусила руку с серебряным кинжалом. Кости, мышцы и сухожилия порвались с ужасным звуком.

Пронзительный крик Малески коротко пронесся по лесу и смолк — бестия разорвала его горло и массивными челюстями раздавила шейные позвонки.

22 ноября 2004 г. 22.33, Пливицы, Хорватия

Эрик вернулся в вотчину бестии. Гнев его не улегся, а тревога за Лену почти сводила с ума.

Сейчас он держал путь из аэропорта в город. Оставив вещи в гостинице, он прошел несколько сотен метров до отеля, где надеялся встретить загадочную монахиню.

Быстро войдя через вращающуюся дверь в вестибюль, он отряхнул снег с плеч на дорогой ковер. В вестибюле было безлюдно, и потому две дамы за стойкой портье с интересом уставились на посетителя.

— Добрый день, — поздоровался он с тем же фальшивым испанским акцентом, с каким говорил по телефону, и на том же ломаном английском. — Я ищу одну монахиню, которая вроде бы у вас остановилась. Я нашел кое-что, что принадлежало ей.

— А, это, наверное, сестра Игнация, — сказала одна из портье. — Сообщить ей, что вы пришли?

Эрик употребил весь свой шарм, чтобы ее удержать. Несколько мгновений спустя она со смущенным смешком назвала ему номер комнаты.

Лифт послушно поднял его на четвертый этаж. Подкравшись к двери номера 419, Эрик прислушался. Судя по голосам, за ней находилось, по меньшей мере, два человека: они негромко переговаривались, а один еще и мерил шагами комнату. Сделав глубокий вдох, Эрик постучал.

Дверь открыла молодая женщина, лет двадцати, но в светском платье. Вместо монашеского облачения на ней была длинная юбка и старомодная, крайне непривлекательная блузка, к отвороту которой был приколот черный крестик. — Да?

Эрик разыграл удивление.

— Ох, я не туда попал? Я ищу сестру Игнацию. — С располагающей улыбкой он вынул из кармана и показал девушке обрывок четок. — Я нашел вот это, и мне сказали, что здесь остановилась монахиня. Вы не могли бы сказать, в каком она номере?

— Впустите его, сестра Эмануэла, — приказал женский голос. — Вы не ошиблись номером, молодой человек.

Девушка отступила на шаг в сторону, освобождая проход.

Сосредоточившись, чтобы не упустить ни малейшей детали, Эрик поставил одну ногу за порог и тут же уловил слабый аромат ладана. Даже запах дезодоранта был знакомым. Он нашел женщину, которая в ту ночь находилась в лесу.

— Спасибо. Значит, у стойки портье меня все-таки правильно поняли.

Сестра Игнация сидела на стуле у окна. Одета она была, как и положено монахине, в черную рясу, на голове чепец и вуаль. Ей было сильно за сорок.

— Да пребудет с вами Господь, сеньор?..

— Лойола, — со смертельной серьезностью отозвался Эрик. — Странное стечение обстоятельств, не правда ли?

Снисходительно улыбнувшись, монахиня сделала ему знак садиться на кровать.

— Мы не иезуиты, сеньор Лойола. — Она протянула правую руку. — Покажите вашу находку, посмотрим, действительно ли она принадлежит мне.

Сестра Эмануэла застыла у двери, сложив руки на животе. Эрик видел ее отражение за спиной у Игнации.

Сев, он отдал ей обрывок четок.

— Вот, пожалуйста.

Лицо Игнации просветлело.

— Благодарение Богу! — Она любезно улыбнулась. — Да, это тот самый пропавший обрывок. Как мне вас отблагодарить, сеньор?

Эрик решил перейти в наступление.

— Рассказом, что вы делали посреди ночи в заповеднике.

Сестра Игнация не утратила присутствия духа.

— Почему бы нам не спросить сестру Эмануэлу? — предложила она. — В ту ночь она взяла у меня четки.

Эрик услышал шорох ткани и словно в замедленной съемке увидел, как девушка сжалась для нападения. Он скатился с кровати, и кинжал, который она собиралась вонзить ему в спину, проткнул одеяло и вошел в матрас. Пока Эмануэла восстанавливала равновесие, он ударил ее носком сапога, укрепленным серебряной накладкой, в лоб, от чего она без чувств повалилась на пол.

— Я всегда считал, что иезуиты — боевые отряды папы, — сказал он, вынимая пистолет, ствол которого нацелил на Иг-нацию. — Что это за маскарад?

— Никакого маскарада тут нет, — дружелюбно возразила она. — Мы служим Господу.

Эрик сомневался, что эта дородная дама была способна красться ночью через лес, вступить в схватку с бестией, да еще и выйти из нее победителем. И сестра Эмануэла тоже в своем нападении ни тени профессионализма не проявила.

— Как тогда четки оказались в лесу?

— У меня нет причин лгать вам, сеньор Лойола, или как там еще вас зовут. — Игнация посмотрела за окно. — Там была моя сестра во Христе. Но меня много больше интересует, что вы сами там искали? Вы принадлежите к ликаонитам и пришли отомстить?

— Нет, орден меня не интересует.

Теперь она посмотрела на него удивленно.

— Неужели я вас переоценила, сеньор? Я говорю не о поклонниках идола Ликаона. Я говорю про их братьев и одновременно их заклятых врагов. — Она сощурилась. — Вы действительно ничего не знаете про ликаонитов!

Нет, Эрик действительно ничего не знал. И это его обеспокоило. У него возникло ощущение, что в последние годы многое прошло мимо него. Познания отца и, соответственно, его собственные оказались не столь полными, как он привык полагать. Мысли у него неслись вскачь, и прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил снова.