Добро пожаловать в реальный мир - Кэрол Мэттьюс

– Приезжая в Сан-Франциско, непременно вплети в волосы цветы. Так вроде бы поется в песне?[70] – И он аккуратно заправляет мне за ухо цветок.

Вспыхнув румянцем, я принимаюсь изучать меню. Для начала мы заказываем кувшин сангрии, которая оказывается настолько крепкой и терпкой, что разъедает нёбо. Тем не менее емкость уходит в минуту, и мы заказываем еще, на сей раз уже с закусками – острыми креветками и жаренными во фритюре бананами, которыми весело потчуем друг друга прямо пальцами.

Выбрав для Карла самую мясистую креветку, я с любовной заботой ее очищаю и подношу сочный розовый кусочек к его губам. Карл цепко схватывает меня за запястье и крепко держит, поедая угощение.

– Знаешь, я хотел бы на всю жизнь запомнить, каково это – так чудесно проводить время, как мы с тобой сегодня, – покончив с креветкой, произносит он прерывающимся от волнения голосом. – Лишь вдвоем – это так замечательно. У меня такое чувство, что мы оба уже захвачены кружащимся водоворотом, и мне бы не хотелось, чтобы нас втянуло туда с головой. Я бы ни за что не хотел забыть, каково это – наслаждаться самыми простыми радостями бытия. Все это очень весело и занятно, – небрежно обводит он жестом изукрашенные стены, но я прекрасно понимаю, что на самом деле он имеет в виду. – Это заставляет понять, что для тебя в жизни по-настоящему важно. И когда все это закончится – а рано или поздно это случится, – я бы не хотел остаться, так сказать, при пиковом интересе. Я бы хотел, чтобы в моей жизни всегда было что-то хорошее и светлое.

– Непременно будет, – тихо говорю я. – Насчет этого мы постараемся.

– Ферн Кендал, ты бы согласилась, чтобы я поступил как честный и порядочный мужчина?

И уж не знаю, то ли сангрия во мне заговорила, то ли случилась какая-то ослепляющая вспышка в сознании, то ли я просто примирилась с тем, что Эван Дейвид для меня абсолютно недосягаем, то ли подействовало что-то еще – но я заглядываю Карлу в глаза… и неожиданно его предложение не кажется мне такой уж неудачной мыслью.

– А знаешь, – отвечаю ему, – пожалуй, что да.

Его вчерашнее, последнее в сезоне, выступление имело огромный успех, и теперь Эван готовился к предстоящему, не менее важному «перформансу». Он лежал в постели, закинув руки за голову, и задумчиво разглядывал богато украшенный потолок, пытаясь собраться с силами к новому дню.

Лана поднялась еще на рассвете и уже вовсю руководила прислугой – ее звучный голос разносился по всему дому, строя в нем всех и каждого. Эван вздохнул про себя. Он не представлял, где эта женщина черпала столько энергии. Может, это любовь так наполняла ее энтузиазмом? Эвану оставалось лишь пожалеть, что то же самое он не может сказать про себя. Он даже не в состоянии был поприсутствовать на обязательной вечеринке для актерского состава по окончании последнего в сезоне спектакля. Обычно он приглашал всех к себе домой, однако на сей раз бесцеремонный Ланин захват его имения положил этой традиции конец. Она ни за что бы не потерпела в этом доме конкурирующего празднества. Так что остальные актеры нашли прибежище своим увеселениям в каком-то модном ресторане – то ли в «Абсенте», то ли в «Жардиньере», Эван толком и не запомнил. Все, на что его хватило, – это черкнуть пару автографов у служебного выхода и тут же, в измученном донельзя состоянии, отправиться домой. Лана приехала вчера вскоре после него.

Сейчас же, легкая на помине, она влетела к Эвану в спальню: темные волосы уложены высоко на макушке и унизаны жемчугом, на лице, несмотря на столь ранний час, уже безукоризненный макияж. Одета она была в белый шелковый пеньюар и белые домашние туфли, украшенные перышками марабу.

– Ты почему еще не готов, милый?

Эван глянул на часы.

– Лана, еще столько времени впереди.

– А у тебя еще столько дел! – парировала она.

– Разве не считается скверной приметой видеть невесту до свадьбы?

– Для тебя я делаю исключение. Давай-ка подымайся немедленно! – решительно потребовала Лана. – Мне надо, чтобы ты был в полной готовности.

И она тут же куда-то упорхнула опять.

Вздохнув, Эван выключил прикроватную лампу, нехотя вылез из постели и отправился в душ. Повернув рычажок в режим массажа, он с наслаждением подставил тело под жаркие водяные «иголочки», уносящие прочь всю накопившуюся усталость.

Вернувшись в спальню, Эван снова застал там Лану. Она раскладывала ему одежду на выход – черный костюм-визитку, белую сорочку с отогнутым на углах воротничком, кремового оттенка парчовый жилет и галстук в тон. Его шеф-повар Дьярмуид, судя по всему, тоже успел тут отметиться, поскольку Эвана уже дожидался стакан свежеприготовленного сока. Содержимое стакана было ярко-зеленым, и Эван надеялся, что там содержится достаточно шпината, чтобы он мог, прямо как моряк Попай[71], преодолеть сегодняшний кризис. Предусмотрительно Эван употребил сок до того, как принялся одеваться. Ведь случись ему пролить такой сок на белую рубашку – это будет первая катастрофа свадебного дня.

Эван прошел к французским окнам и, распахнув створки, ступил на балкон. Доносившиеся снизу стук и грохот давно стихли, бригада рабочих испарилась, оставив после себя некое подобие тропического рая с сотнями белых свежих цветов. На лужайке у дома возвышался огромный белый шатер, недалеко от него стояла увитая белыми розами свадебная беседка, под сенью которой предполагалось произносить слова клятвы.

Единственное, что так и не изменилось перед домом, – это присутствие все той же деловитой ведмейкерши, с кем-то на резких тонах переговаривающейся по сотовому. Вокруг этой женщины крутилась приставленная к ней Эрин, и, судя по лицу своего личного помощника, Эван сомневался, простит ли она ему это когда-нибудь.

Вернувшись в комнату, Эван окончательно обтерся полотенцем и принялся облачаться. Он собирался сегодня исполнить на церемонии чудесную песню – «Молитву»[72], – одну из любимейших Ланиных композиций с его последнего альбома. Как будто вполне подходящая случаю песня! Эван начал было распеваться, но почти сразу умолк, вспомнив тот вечер, когда он вышел на сцену вместе с Ферн в том ужасном пабе и впервые за много лет исполнил песню The Beatles. Тот самый вечер, когда все покатилось кувырком и так скверно закончилось. При мысли об этом у него до сих пор сердце сжималось от боли, хотя прошел уже не один месяц, и за это время ему с лихвой хватало того, чем занять мысли. Ничто так до сих пор и не смогло вытеснить Ферн из его сознания. Эван часто задавался вопросом, как она сейчас, и очень надеялся, что у нее все отлично. Да, если бы ему понадобилось коротко, в двух словах, охарактеризовать Ферн, он бы сказал, что она жизнерадостна и жизнестойка.