Когда запоют мертвецы - Уна Харт

– Ничего страшного, дитя мое, – сказал он по-датски. – Я лишь сделаю так, чтобы к утру вы не вспомнили о сегодняшнем происшествии. Это может быть опасно не только для Рагнхильд, но и для вас.

Эльсе опустила взгляд, затем кротко кивнула. Эйрик начертал на лбу девушки связку рун. Для простых людей они были незаметны, а для самого пастора светились слабым, но отчетливым светом. От его прикосновений Эльсе ежилась и вздрагивала, а когда пастор закончил, растерянно заморгала.

– Это и все? Но я ничего не забыла!

– Я же сказал «к утру», – улыбнулся Эйрик. – А теперь, прошу вас, йомфру, проводите мою подругу к конюшне с ее лошадью.

– Так про вас говорят правду, что вы колдун?

Эйрик не ответил. Для Рагнхильд он достал из сумки клочок кожи и быстро нарисовал на нем гальдрастав, который обеспечит безопасную дорогу. Чернильницу, полную чернил, он отыскал на столе и впервые возблагодарил Бога за то, что находится в богатом доме.

– Так вы не поможете? – Рагнхильд смотрела на него с недоверием, сжав кусочек кожи в кулаке. Чернила еще не просохли и смазались, и Эйрику пришлось забрать его, чтобы обновить.

– Я не могу, дитя мое. – Казалось, собственные губы его плохо слушаются. – Если я освобожу Стейннун, меня осудят за помощь беглянке. Диса беременна, я не могу подвергать ее такой опасности.

– Но как же…

Все эти слова – они словно не принадлежали ему. Точно кто-то другой придумал их и вещал прямо из его горла. Он уже был пастором, был чьим-то другом и чьим-то спасителем. Настало время побыть хорошим мужем и отцом.

– Я ничем не могу помочь Стейннун, моя дорогая. Давайте уповать на Божье милосердие.

* * *

Беда в том, что сам Эйрик совершенно не умел на это уповать. Если бы он сел трапезничать с Иисусом, и Христос спросил бы: «Отчего же ты так не доверял Мне? Всякий раз, когда Я избирал для людей один путь, ты вмешивался и делал по-другому?» – пастор ответил бы: «Я думал, что помогаю Тебе. Ведь если Ты позволил мне сунуть свой нос, значит, именно так Ты и задумал».

Эйрик лежал на кровати, рассматривая потолок, и раму окна, и луну на бледном небе в окне, такую круглую, что, казалось, она вот-вот вкатится внутрь и запрыгает по полу. Он смирился с тем, что этой короткой ночью сна ему не видать и остается только мучительно ждать рассвета. Что сделала бы на его месте Диса? Сказала бы, что они помогли, чем могли. Она всегда выбирала себя, а еще Эйрика с Арни. Она и женщинам-то помогала, потому что любила хорошо сделанную работу, но не потому, что жалела просительниц. Это, впрочем, никак не уменьшало количество спасенных ею жизней.

Диса не стала бы помогать Стейннун. Она легла бы спать и спокойно проспала до утра, ни о чем не тревожась и не изводя себя чувством вины. Так что с тобой не так, Эйрик? Почему у тебя чувство, словно ты проглотил горсть углей?

Он встал и принялся расхаживать по комнате. В другой раз его непременно заинтересовали бы книги на датском, что стояли на полках, но сейчас пастор не мог заставить себя прочесть ни строчки. Стейннун была подопечной Дисы в значительно большей степени, чем его. Разве не захотела бы жена, чтобы он ей помог? «Нет, – сам себе ответил Эйрик. – Она желала бы, чтобы я целым и невредимым вернулся домой».

Есть ли шанс, что Стейннун оправдают на альтинге? В конце концов, если дело отправили на пересмотр, значит, все не так просто?.. Но это было чистой воды самоуспокоение. Высокое собрание примет единственно возможное в данных обстоятельствах решение, и Стейннун утопят в Дреккингархуле, если только она раньше не умрет в яме.

Умрет…

Эйрик резко выдохнул и закрыл глаза. А затем быстро, стараясь не думать, чтобы не позволить сомнению вцепиться холодными когтями в сердце, накинул плащ и покинул комнату.

Ни в холле, ни на первом этаже никто ему не встретился, лишь в ткацкой беззаботно переговаривались служанки. Почему Стейннун не взяли прислуживать в такой дом? Она веселая и жизнерадостная, никогда не отлынивала от работы и не ленилась…

Первым делом Эйрик вывел из стойла Блейка. Конь, недовольный, что его разбудили посреди ночи, напряженно прял ушами и косился на хозяина со сварливым недоверием. Пастор похлопал его по шее и оставил жеребца ждать в тени, недалеко от небольшой насыпи, под которой скрывалась яма для осужденных. Рядом дремали стражники.

Эйрик ощутил, как за много миль отсюда пробуждается «Серая кожа», как шуршат ее страницы, наполняя бадстову слабым свечением. Разбудит ли это Дису? Поймет ли она, что муж снова ее обманул? Гримуар отсыпал ему ведовства – щедро, не скупясь на руны, – но Эйрик знал, что за это придется заплатить, а какова цена, ты всегда узнаешь слишком поздно. Однако выхода не было. У Эйрика не имелось при себе нужных ставов, поэтому необходимые связки приходилось доставать прямо из книги. Он начертал в воздухе вязь, которая усыпила стражников, а на висячий замок на тяжелой двери, закрывшей вход в яму, накрошил замок-травы, которую с некоторых пор всегда носил в кармане штанов. Вниз вела веревочная лестница. В лицо ему дохнуло зловонием. Можно было спустить в камеру Стейннун бродячий огонек, но что если она там не одна? Пастор не думал, что будет делать, если в яме обнаружатся другие преступники.

Осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, он спустился в темноту. Когда ступни коснулись земляного пола, в углу раздался шорох и слабый женский голос спросил:

– Подошло мое время?

Сумеречный ночной свет не доставал до дна ямы, так что Эйрик не мог разглядеть лица женщины. Голос ее звучал хрипло, как у человека, который давно ни с кем не говорил и отвык от речи. Эйрик даже не мог с уверенностью сказать, кто перед ним.

– Пока нет, дитя мое.

– Преподобный Эйрик?

Зато она узнала его – вот удача!

– Не шумите. На вас нет кандалов?

– Нет. Их сняли с меня два дня назад, чтобы надеть на другого заключенного. Его отправили на каторгу, а кандалы так не вернули.

– В таком случае вы сможете подняться по веревочной лестнице?

У Стейннун это получилось не сразу. За время, проведенное в яме, ее руки и ноги так ослабели, что Эйрику пришлось поддержать ее, чтобы не дать рухнуть на земляной пол. Под руками его оказалось костлявое тонкокожее тело, которое пахло кровью и болезнью. Яма была неглубока, но на то, чтобы выбраться из нее, Стейннун потребовалось четыре попытки. В конце концов она сделала последний рывок и вытолкнула себя наружу.

В сером ночном свете стало видно, как она похудела: платье висело грязными лохмотьями на острых плечах, лицо осунулось, кожа посерела. Один глаз заплыл и вспух, как спелая слива, так что Стейннун не могла его даже открыть. Но было видно, что, несмотря на заключение, пленница старалась приводить себя в порядок: платье было завязано, а сальные волосы кое-как заплетены.

– Какое счастье, что вы одна!

– Одного моего соседа позавчера отправили на каторгу, а второму отсекли руку и отправили домой как единственного кормильца. Вы пришли исповедовать меня, преподобный? Я не помню, когда причащалась в последний раз.