Политическое завещание. Принципы управления государством - Арман Жан дю Плесси Ришелье

Ф. де Пуайи (1622 – 1693), ок. 1641 – 1643

Эстамп является почти зеркальным отображением гризайля «Представление балета…», однако вместо кардинала на переднем плане изображён герцог Гастон Орлеанский. Возможно, кардинал не желал предстать перед широкой публикой, для которой (в отличие от картины) предназначалась гравюра, сидящим в присутствии короля, либо стремился продемонстрировать, что не участвует в придворных увеселениях, будучи занят более важными делами, а может быть, эстамп создавался уже после его кончины.

Они не умеют ни пользоваться плодами победы, ни сопротивляться победоносному шествию удачливого противника; благополучие ослепляет их больше, чем кого бы то ни было, и однако же в напастях и трудах они не проявляют ни мужества, ни рассудительности.

Короче говоря, они подвержены стольким порокам, что не без причины некоторые здравомыслящие люди недоумевают, каким образом французская монархия сумела сохраниться со времени своего зарождения, ведь хотя она всегда находила верных сынов, готовых её защищать, однако при всяком нападении враги встречали внутри неё отщепенцев, которые, как гадюки, прилагали все старания, чтобы терзать внутренности своей матери.

Мне хорошо известно, что в противовес этим несовершенствам французы обладают и прекрасными качествами: они храбры, преисполнены учтивости и человеколюбия, их сердце совершенно не знает жестокости и настолько чуждо злопамятства, что они легко идут на примирение. Но хотя качества эти являются украшением гражданской жизни или сущностью христианства, однако в отсутствие хладнокровия, терпения и дисциплины они подобны изысканным блюдам, поданным без соуса, который делает их гораздо вкуснее.

Отдаю себе отчёт в том, что Провидение Господне, все проявления коего достойны восхищения, особенно заслуживает оного благодаря тому, что ему было угодно уравновесить отрицательные свойства каждой нации положительными, тем самым компенсировав их недостатки.

И пусть французы как нация легкомысленны и нетерпеливы, но их храбрость и порывистость зачастую позволяют им с одного раза делать то, на что другим требуется немало времени.

Пусть их беспокойный нрав мешает им добровольно оставаться на военной службе, но благодаря милости Господа народ наш столь многочислен, что всегда находится определённое количество людей, коих то же самое легкомыслие побуждает искать деятельности, когда другие хотят от неё отойти, но и эти последние готовы вернуться, прежде чем уйдут те, кто занял их место.

Пусть из-за недостатка любви к родине они иной раз берутся за оружие, чтобы воевать против собственного короля, но их непостоянство и скорая перемена желаний, к коей они склонны, приводят к тому, что, будучи неспособны в оных утвердиться, они причиняют больше зла себе, чем своей стране.

Не подлежит никакому сомнению, что испанцы превосходят нас в постоянстве и твёрдости, в ревностном служении и верности королю и отечеству, однако при этом их неплодородная и пустынная в некоторых местах страна так бедна жителями, что без присущей им твёрдости она оказалась бы покинута на произвол судьбы.

Впрочем, если некоторые из французов становятся на сторону противников своего государя, то испанцы устраивают мятежи, а иногда бунтуют целыми войсками[561].

Императору повезло, потому что он повелевает нацией, взращивающей воинов, но это преимущество имеет и свою оборотную сторону, так как его подданные[562] легко перебегают из одного стана в другой и даже меняют веру, да ещё весьма склонны к пьянству, а во время военных кампаний ведут себя куда разнузданнее, чем французы.

Одним словом, у каждой нации есть пороки, и разумнее всех те народы, которые сами стараются приобрести качества, коими природа их обделила.

Легче прибавить к мужеству, храбрости и обходительности французов хладнокровие, терпение и дисциплинированность, чем наделить нации флегматические тем огнём, коего они от роду лишены.

Французы способны ко всему, при условии что те, кто ими руководит, умеют как следует научить их, что им надлежит делать.

Присущее французам мужество, которое побуждает их искать войны во всех частях света, подтверждает этот тезис, ибо живут они как испанцы в своих войсках, как шведы – в своей стране, как хорваты[563] – в своих полках и как голландцы – в своих провинциях.

Они соблюдают тогда дисциплину, как свойственно и тем и другим, а сие прямо доказывает, что если внутри страны они остаются со своими природными недостатками, так это оттого, что к ним здесь относятся терпимо и не знают, как оные исправить.

Если внутри королевства они не соблюдают надлежащей дисциплины, в том не столько их вина, сколько начальствующих над ними, которые обыкновенно довольствуются изданием прекрасных распоряжений, но не прилагают должных усилий, чтобы обеспечить их выполнение.

Нет ничего легче, чем составить правила о том, как надо жить, и нет ничего труднее, чем воплотить их на практике, но всё-таки это не является чем-то неосуществимым.

Следует, ежели возможно, разъяснить справедливость этих правил, прибегая к доводам рассудка, а затем безжалостно и непреклонно наказывать тех, кто их нарушает.

Если одно, два или три наказания не пресекут ослушания, то оно в конце концов возьмёт верх; и смею сказать Вашему Величеству, что ежели Вы отыщете лиц, достойных командовать, то у Вас не будет недостатка в подданных, умеющих подчиняться, ибо совершенно очевидно, что распространённое повсюду мнение о неприспособленности французов к порядку и дисциплине исходит лишь из неумения наших полководцев выбирать средства, необходимые для достижения поставленных ими целей.

Осада Ла-Рошели, где в течение тринадцати месяцев двадцатипятитысячная армия получала приказы и повиновалась им, как это делали бы монахи, если бы носили оружие, равно как пиньерольский поход[564], где происходило то же самое, чётко подтверждают сказанное мною.