Как ни крути - помрешь - Ким Харрисон

– Я пришлю кого-нибудь вас накрасить, – добавил он,выходя.

А это уже было прямое оскорбление.

– Спасибо, я сама могу накраситься, – сказала я ему вспину достаточно громко. Я была накрашена обычной косметикой поверх чар цветалица, скрывающих мой все еще не до конца прошедший фонарь под глазом, и я нехотела, чтобы кто-нибудь его трогал.

– Тогда я должен только прислать парикмахера, которыйчто-нибудь сделает с вашими волосами, – донеслосьдо меня эхо.

– Волосы у меня в порядке! – крикнула я, потомпосмотрела в зеркало, тронула крупные локоны, начинающие уже завиваться вмелкие колечки. – В полном порядке, – сказала я уже тише. – Я их только чтопричесала.

Ответом мне был только хихикающий смех Джонатана да звукоткрываемой двери.

– Я не оставлю ее одну в комнате Элласбет, – донессямрачный голос Квена в ответ на неразборчивый говор Джонатана. – Она ее убьет.

Я подняла брови. Кто кого убьет? Я Элласбет, или Элласбет –меня? Эта подробность казалась мне существенной. Я обернулась – в дверях ваннойстоял Квен.

– Ты меня тут опекаешь, как нянька? – спросила я,хватая нижнюю юбку и чулки и затаскивая платье за ширму.

– Мисс Элласбет не знает, что вы здесь, – сказал он. –Я не счел необходимым ей это говорить, поскольку она возвращается домой, но онаизвестна склонностью менять свои планы, никого не извещая.

Я посмотрела на ширму, отделяющую меня от Квена, потом снялакроссовки. Ощущая себя маленькой и беззащитной, я сбросила свою одежду, сложиваккуратно, а не оставив кучкой на полу.

– Ты помешан на этом «кому что надо знать», да? –спросила я и услышала, как он что-то говорит кому-то, только что вошедшему. –Что именно ты мне хочешь сказать?

Второй человек, которого я не видела, вышел.

– Ничего, – кратко ответил Квен. Ну да, так я иповерила.

У платья была шелковая подкладка, и я подавила стон зависти,когда оно облекло меня. Поглядела вниз, на подол, решила, что длина будет какраз подходящая, когда я надену сапоги. Но тут же нахмурилась. Мои сапоги сюдане впишутся. Придется надеяться, что у Элласбет восьмой размер обуви и чтораздавать пинки я сегодня смогу и на каблуках. Бюстье доставило мне малостьхлопот, и я в конце концов бросила попытки застегнуть молнию до самогопоследнего дюйма.

Оглядев себя в последний раз, я заткнула амулет для цветалица за пояс, а пейнтбольный пистолет прицепила в кобуре к бедру, и вышла из-заширмы.

– Застегнешь меня, милый? – спросила я весело изаработала – редкую, как я думаю, – улыбку от Квена.

Он кивнул, и я повернулась к нему спиной. :

– Спасибо, – сказала я, когда он застегнул молнию.

Он повернулся к креслу у стола, наклонился и поднял букет, котороготам не было, когда я уходила за ширму. Букетом служила черная орхидея в золотойс зеленым ленте. Квен выпрямился, вынул из букета булавку и замялся, глядя наузкую бретельку. Я поняла его дилемму, но совершенно не собиралась емупомогать.

Покрытое шрамами лицо Квена скривилось, он сжал губы, глядяна мое платье.

– Прошу прощения, – произнес он, протягивая руки. Язамерла, зная, что он бы ни за что до меня не дотронулся, если бы не крайняянеобходимость. Ткани, чтобы прикрепить букет, было достаточно, но Квенупришлось бы вложить пальцы между булавкой и мной. Я выдохнула, чтобы ослабитьткань и дать ему чуть больше простору.

– Спасибо, – сказал он тихо.

Руки его были холодны, и я подавила дрожь. Пытаясь нешевелиться, устремила взгляд в потолок. Все-таки я слегка улыбалась, и улыбкаэта стала шире, когда он, закрепив букет, с облегчением вздохнул и сделал шагназад.

– Что-то смешное вспомнили, Морган? – мрачно спросилон. Я опустила голову, глядя на него сквозь разлетевшуюся челку.

– На самом деле нет. Ты мне просто отца напомнил.

У Квена вид стал сразу и недоверчивый, и вопросительный. Япокачала головой, схватила наплечную сумку со стола и села за туалетный столику ширмы.

– У нас был большой бал по случаю окончания седьмогокласса, и у меня было платье без бретелек, – сказала я, вынимая свою косметику.– Папа не хотел, чтобы мой кавалер прицеплял мне цветок, и потому сделал этосам. – У меня стало расплываться перед глазами, я положила ногу на ногу. – А намоем выпускном его уже не было.

Квен остался стоять – я не могла не заметить, что встал онтак, чтобы видеть и меня, и дверь.

– Твой отец был настоящий мужчина. Сегодня он бы тобойгордился.

У меня перехватило дыхание – до боли, сразу. Я медленнозаставила себя выдохнуть, а руки продолжали свою работу над лицом. Меня неудивило, что Квен его знал – они одного возраста, – но все равно мне сталобольно.

– Ты его знал? – спросила я.

Во взгляде, которым он посмотрел на меня из зеркала, ничегонельзя было прочесть.

– Он умер достойно.

Умер достойно? Бог ты мой, да что это с ними со всеми?! Яповернулась, разозлясь, лицом к нему:

– Он умер в занюханной больнице, в палате с грязью поуглам, – сказала я сдавленным голосом. – А ему полагалось жить, черт бы всепобрал. – Я говорила ровным голосом, но сама знала, что это ненадолго. – Емуполагалось быть со мной, когда я получила первую свою работу и через три днявылетела за пощечину сыну босса, который меня щупал. Ему полагалось быть сомной, когда я окончила школу, а потом колледж. Ему полагалось быть со мной и запугиватьмоих кавалеров, чтобы вели себя прилично и не высаживали меня из машины,предоставляя добираться домой пешком за то, что я не дала. А его не было. Небыло. Он погиб, делая что-то вместе с отцом Трента, и ни у кого тут духу нехватает сказать мне, что же это было за великое дело, ради которого надо былотак изуродовать мне жизнь.

Сердце у меня стучало, а я смотрела на спокойное, изрытоеоспой лицо Квена.

– Тебе долгое время пришлось быть собственнымхранителем и защитником.

– Ага.

Крепко сжав губы, я обернулась обратно к зеркалу, покачиваяногой.

– Что нас не убивает…

– То делает очень больно, – ответила я его отражению.-. Чертовски больно. – Синяк под глазом запульсировал от повышенного давления,и я подняла руку его потрогать. – Я достаточно сильна, – сказала я едко, – имне незачем быть сильнее. Пискари – гад, и если он выйдет из своей тюрьмы,умрет дважды.

Я подумала о Стриж, надеясь, что она окажется настолько жеплохим адвокатом, насколько она хороший друг Айви.

– Пискари? – спросил Квен, чуть переступив, но не сойдяс места.

Я подняла голову в ответ на его вопросительную интонацию: