Природа зверя - Луиз Пенни

– За ваши услуги и молчание, – сказал он и увидел, как замерло существо перед ним.

– А предостережение?

Голос Флеминга изменился. Легкий дефект речи исчез. Мягкость зазвучала, как зыбучий песок. Гамаш нащупал что-то, но не знал что.

Он лихорадочно принялся вспоминать дело. Лоран, пушка, Вавилонская блудница. Хайуотер. Рут и месье Беливо. Ал Лепаж.

Что еще, что еще?

Убийство Джеральда Булла. Флеминг признался в нем. Гамаш отмел этот пункт как выполненный.

Флеминг смотрел на Гамаша, и в его мозгу зрело понимание, что его собеседник плут, что он сам боится.

Гамаш лихорадочно искал. Гийом Кутюр, истинный отец «Проекта „Вавилон“». Что еще? Мысли путались. Что он упустил?

Какое предостережение возможно в такой ситуации? Что мог совершить человек в заключении?

И тут он вспомнил.

– «Она сидела и плакала», – сказал Гамаш и увидел, как побледнело лицо Флеминга. – Почему вы написали пьесу, Джон? Почему отправили ее Гийому Кутюру? О чем вы думали, человечишко?

Гамаш залез в сумку и с громким хлопком бросил рукопись на металлический стол.

Флеминг разжал руку и похожим на червя пальцем погладил титульный лист. Потом на его лице появилось лукавое выражение.

– Вы не догадываетесь, почему я написал пьесу?

– Если бы не догадался, зачем бы тогда поехал сюда?

– Вы бы не приехали, если бы догадались, – сказал Флеминг. – Я думал, Гийом Кутюр оценит мое творение. Он ведь отдал мне чертежи. Не хотел больше иметь ничего общего с «Проектом „Вавилон“». Мне показалось поэтичным оставить единственное упоминание о том, где хранятся чертежи, у отца проекта, отказавшегося от своего детища. Вы ее читали?

– Пьесу? Читал.

– И?..

– Она прекрасна.

Слова Гамаша удивили Флеминга, и он внимательнее вгляделся в лицо собеседника.

– И опасна, – добавил Гамаш, кладя надежную руку на рукопись и пододвигая ее к себе, чтобы Флеминг не мог до нее дотянуться. – Вам не следовало ее писать, Джон. И уж абсолютно точно не следовало отправлять ее доктору Кутюру.

– Она вас пугает, верно?

– Вы для того ее и сочинили, да? – спросил Гамаш. – Чтобы пугать нас? Вы прислали нам, – он показал на рукопись, словно на змею, – предостережение?

– Напоминание, – ответил Флеминг.

– О чем?

– О том, что я все еще здесь и я знаю.

– Знаете что?

Едва произнеся два последних слова, Гамаш уже пожалел о сделанном. Но было поздно. Он блуждал в темноте, а теперь свалился с обрыва.

Он мог надеяться только на одно: держать Флеминга на поводке догадок, внушать ему, что он, Гамаш, знает больше, чем знает. Что он один из «них». Но последним вопросом он выдал себя.

Охранник прижался спиной к двери, Бовуар побледнел. У Гамаша возникло такое чувство, будто он получил удар в грудь, – такова была сила личности Флеминга. Спинка стула не позволила ему упасть. Если бы не она, то он бы упал и теперь летел, летел. Прямо в ад.

Арману Гамашу и раньше приходилось сталкиваться со злом. Среди скверных мужчин и женщин, которые изгоняли своих демонов, ублажая их. Подкармливая жуткими преступлениями. Но они от этого, конечно же, становились еще чудовищнее.

На сей раз он столкнулся с чем-то иным. Если у «Проекта „Вавилон“» имелся эквивалент во плоти, то это был Джон Флеминг. Оружие массового поражения. Без мысли, без совести.

– Кто вы? – спросил Флеминг.

Взглядом он обшаривал Гамаша, его лицо, горло, грудь. Волосы, одежду, руки. Обручальное кольцо.

– Вы не коп. Они должны представляться. Не журналист. Может быть, профессор, пишущий обо мне книгу? Но нет. Ваши интересы не академические, верно? – Его взгляд ввинтился в Гамаша. – Они личные.

Флеминг откинулся на спинку стула, и Гамаш понял, что проиграл.

Но игра еще не закончилась. Для Флеминга. Его забава только начиналась. Флеминг кокетливо наклонил голову. В его движении было что-то карикатурное.

– Вы смогли проникнуть сюда, значит у вас есть какие-то рычаги. – Он осмотрелся, потом его взгляд снова остановился на Гамаше, изучая его, как изучают бабочку, приколотую к листу картона. – Вы в возрасте, но недостаточном для ухода на покой.

Взгляд Флеминга остановился на виске Гамаша.

– Неприятный шрам. Недавний, но успел зажить. А все же вид у вас здоровый. Даже радушный. Видно, что пасетесь на вольных хлебах.

Флеминг играл с ним, подкалывал его, но Гамаш не реагировал.

– Значит, причина была не в вашем физическом состоянии? – спросил Флеминг, подаваясь к столу. – В эмоциональном. Вам стало невыносимо. Вы сломались. Что-то случилось, а вы оказались недостаточно сильны. Подвели людей, которые зависели от вас. А потом убежали и спрятались, как ребенок. Вероятно, в той самой деревне. Как там она называлась?

«Не вспомни ее, – безмолвно молился Гамаш. – Не вспомни».

– Три Сосны. – Флеминг улыбнулся. – Милое местечко. Приятное. Оно было словно скала, время шло вокруг него, но не через. Оно не принадлежало этому миру. Вы там живете? Вы поэтому здесь? Потому что Вавилонская блудница потревожила ваше убежище? Осквернила рай? – Флеминг помолчал. – Я помню там одну женщину – сидела у себя на террасе и говорила, что она поэтесса. Ей повезло: в английском языке много слов, рифмующихся с «фак».

Он не просто помнил Три Сосны, каждая деталь навсегда отпечаталась в его памяти.

– Я не единственный заключенный в этой комнате, верно? – спросил Флеминг. – Вы в той деревне как в ловушке. Мужчина средних лет, доживающий свои дни. Вы лежите по ночам без сна и думаете: что дальше? Вы наскучили вашим друзьям? Ваши прежние коллеги вас выносят, но шепчутся у вас за спиной? Ваша жена теряет к вам уважение? А вы держитесь руками за решетки вашей камеры и смотрите на жену из тюрьмы ваших дней? Или вы и ее затащили в узилище?

Джон Флеминг торжествующе смотрел на него. Он таки освежевал Гамаша. И тот лежал перед ним выпотрошенный. И оба знали это.

Флеминга трясло, он излучал злобу такой интенсивности, какой еще не видел Гамаш.

– Мэри Фрейзер, – тихо произнес Гамаш.

Он почувствовал, что сила личности, сидящей напротив него, поколеблена, и воспользовался полученной инерцией.

– Она сейчас в Трех Соснах, – сказал Гамаш. – Вместе с Делормом.

Он швырнул эти слова во Флеминга, а потом усилил их своим телом. Не обращая внимания на пульсацию в голове, он встал и наклонился над столом, упершись руками в холодный металлический стол. Он остановился всего в нескольких дюймах от лица Флеминга.

Флеминг тоже встал, смыкая пространство между ними и практически касаясь носа Гамаша своим. Гамаш ощущал губами его зловонное дыхание в этой притворной близости.